2-я часть
Владимир Куртин
Пластуны
(Клочки воспоминании)
Посмотрел я на ряды пластунов и думаю: Эти действительно «постараются». Весело стало. Подошел Мишка, адъютант.
— Чуй, Володька, — заикается адъютант, — мне делать нечего, — я с твоей сотней пойду.
— Пойдем.
— Пустим кровь османам! — Повторяет он генералово и наливает из манерки коньяк.
— Постараемся! — Отвечаю я пластунское, опоражнивая чарку.
— Десятый батальон в цепь! — Скомандовал генерал.
— Первая и четвертая сотни в цепь! — Подхватил полковник.
— Хорунжий, с первой полусотней в цепь!
— Развернуть знамя!
Торжественно, медлительно снял знаменщик чехол, и развернулось наше знамя — Нерукотворный образ Спасителя... У меня прошла дрожь по всему телу. Перед этим знаменем я присягал:
— Не щадя живота... до последней капли крови...
Повзводно вышли из ложбины. Граница.
— Первый взвод в цепь!
Пластуны мгновенно разбежались, плюхнули на землю... Щелкнули затворы.
— Второй взвод, — налево — в цепь! Разбежались и залегли и эти. Я, Мишка и два посыльных стоим. Никакого неприятеля не видно. Прямо перед нами, далеко внизу — круглая долина. На ближней к нам стороне село, а на южной, у подошвы горы, белеет Баязет. Уже самое это имя наполнило меня таким счастьем и такой гордостью, что готов был заплакать.
Боже мой, да ведь это тот самый Баязет, где «сидел» мой дед по отцу и два дяди!.. И нам довелось... отцовскими тропами...
— В-в-володька, кутнем в Баязете!
— Ахо!..
«З-зз...», — просвистело что-то над головой.
«З-зз... з-зз...», — еще, еще... Мы инстинктивно наклонили головы.
— А, османы нас поздравляют с прибытием, — хрипит вдруг выросший откуда-то генерал Гулыга.
— Так точно, ваше пр-во, поздравим сейчас и мы их.
— Знамя при втором взводе! Первый взвод! Перебежка отделениями! Первое!
Взметнулось первое отделение, пробежали шагов 50—60, залегли. Перебежал и второй взвод. Знамя осталось с прикрытием... Цели еще не видно. Зачем же зря стрелять?
— Батарея! — Крикнули сзади.
— Цепь вправо и влево — расступись!..
Вылетела из ложбины наша кубанская батарея. Вихрем пронеслась мимо нас. С быстротой молнии развернулась. Кони отцепились и опять исчезли.
— Первое!.. Огонь!..
Припали к биноклям. За гулким выстрелом послышался слабый разрыв. Над селом поплыло легкое облачко...
— Второе! Третье! Четвертое!
Еще три облачка поплыло над селением.
— Гранату! Первое!..
Сердитый «гук» орудия и — огромный, черный столб дыма в селе.
— Второе! Третье! Четвертое!..
Черные взрывы с огненными языками рушили селение. Из южной окраины села вырвалась кавалерия и понеслась по долине. Заметались люди, бегут стада овец и рогатого скота...
Опять прилетели кони и батарея, сделав свое дело, так же быстро скрылась, как и появилась.
— В-володька, посмотри который час... Война началась!
Я посмотрел — было 10 40 утра. 19 октября 1914 г.
— Да, война началась...
Шагах в 600—700 от нас видим черные точки голов. Оттуда вырываются огоньки. А пули уже зудят, как пчелы.
— Постоянный! Свободно!..
Первым выстрелил взводный Пахомов. И крикнул.
— Что, попал?
— Точно так.
Пробежали еще немного, залегли...
Стволы уже горячие. Пластуны как на учении, прочно примащиваются за камнями, прицеливаются... По всему фронту идет оживленная трескотня.
— Вашбродь, — слышу из цепи, — щось мэнэ по руци задило.
Подошел к пластуну. Вижу, по правому локтю течет кровь.
Первый раненый!
— Передай патроны и иди на перевязочный!
Пластун, не поднимаясь, в недоумении смотрит на меня.
— Хиба ж я ранытый?!
— Да, да... иди.
Опять откуда-то вынырнул неугомонный Гулыга. Перекрестил казака. Расцеловал.
— Н-а-граждаю тебя Георгиевским крестом!
— Первый «кавалер». Вишь, как все это просто!..
Связь передала, что приказано перебежками спуститься до неприятельских позиций.
— Встать! Вперед!..
На бегу соскочил с высокого камня и упал — на труп турка.
Это — война!
Турки, не дождавшись нас, убежали вниз. Начало быстро темнеть. Поднялась метель. Связь с соседними сотнями прервалась. У меня уже все 4 взвода. Кругом, в хаотическом беспорядке разбросанные голые скалы, редкий кустарник... Снег валит крупными хлопьями, слепит глаза. Ветер пронизывает насквозь. Сотня сбилась в кучу.
— Вашбродь, что будем делать? — Спрашивает фельдфебель.
— А чорт его знает!.. Идти вперед... Ниже теплей будет.
Спустились еще ниже. Ветер рвет, как бешенный. Отыскали «затышок». Стоим. Где мы, где наши, где турки?.. Слышим с камней в ложбину спускается кто-то. Молчим. Подошли 5—6 человек.
— Кто у вас командир?
— Хорунжий К. — Ответили пластуны. Ко мне подошел принц Аманула Мирза, командир 9 батальона.
— Хорунжий, иде мой знамя?
— Не могу знать, ваша светлость!
— И чорт знает, какой погод! Заблудился. И не знайт игде мой знамя!..
— Оставайтесь с нами, ваша светлость, утром разберемся.
Казаки раскатали бурки, две-три разостлали на земле, а сами, накрывшись, стали кругом. Получился шатер, где мы с принцем и просидели до 3 часов. Потом решили спуститься еще ниже. Когда начало светать увидели в версте от нас и ниже свернувшиеся остальные сотни, которые, выставив заставы, спали. Мы последовали их примеру. Но только что пригрелись под бурками, как на нас с гор полилась вода. Там снег сменился проливным дождем, и целые реки полились в долину. Пришлось встать и стоя ожидать приказаний свыше.
Около 10 часов утра вся бригада спустилась к селению, разрушенному вчера нашей батареей. В селе — ни живой души. Уже было двинулись к Баязету, как на вершине хребта, замыкавшего долину с запада, показались люди.
— Турки! — крикнул кто-то.
Смотрим в бинокли. Черные точки все в большем числе покрывают хребет. Ген. Гулыга приказал 9 батальону рассыпаться в цепь и двинуться навстречу туркам. Батальон правильными перебежками быстро двинулся в гору. Черных точек на вершине было уже около трех сотен. Мы с захватывающим интересом наблюдаем картину «встречного боя». Наши черные ряды подбираются к вершине, черные точки турок спускаются вниз, а из-за хребта выползают все новые толпы. Наши цепи открыли беглый огонь. Черные толпы «турок» кинулись назад.
— Бегут!.. Бегут! — закричали казаки.
— Сдаются!..
Действительно: черные точки побежали. От наших цепей отделилось несколько человек и пошли — к «туркам». Еще минут 10 напряженного ожидания — видим: толпы двинулись к нашим, а и наши повернули назад. Еще через 10 — 15 минут было ясно видно, что это не турки, а армяне... Первые беженцы. Вскоре они уже подошли к нам.
— Христун!.. Христун, — бия себя в косматые груди, говорят армяне, проходя мимо нас... Оставили свое село и идут за Чингильский перевал. Посмотрел я на этот «перевал» и у меня «озябло» сердце: Арарат, точно недовольный на самого себя, что пропустил нас в Турцию, оскорбленный, что на его белых ризах пролилась кровь — фыркал вихрями метели, тряс головой, засыпая снегом, все тропинки, ущелья и проходы... А эти несчастные, дай Бог, чтобы до ночи добрались до перевала... Пронесли несколько человек раненых.
Старшину допросили. В селении, из которого они вышли, вчера еще стоял полк сувари, но утром полк выступил в западном направлении. Воспользовавшись их уходом, все село снялось и направилось навстречу нам, т. к. боялись, что придут курды и всех перережут. По словам этих армян в Баязете войск мало. Они утверждали, что турки не ожидали нашего наступления и что более значительные их силы мы найдем, быть может, около Диадина и в Кара-Килисе.
Вечером пришли в оставленное армянами селение и расположились «по квартирам». Оказалось, что не все жители ушли, некоторые остались, но, увидав нашу бригаду и не зная, кто это, — курды или казаки, — скрылись в горы и уже ночью, уверившись, что это пришли «освободители», вернулись...
С южной стороны селения тянется высокий горный хребет, за которым (по словам армян) собираются курды. С запада, верстах в 5-6, горный кряж, куда вчера ушел полк турецкой регулярной кавалерии. С севера высятся громады пограничного хребта...
Солнце припекает изрядно и придает нашему бивуаку праздничный вид. Около трех часов дня прибыл хорунжий Елисеев со взводом казаков 1-го кавказского полка. Кавказский полк врасплох захватил Баязет, вторгнувшись со стороны персидской границы. Пришла 2-я туркестанская горная батарея. Приподнятое настроение перешло в настоящий праздник. На кострах пеклись бараны, в походных кухнях дымился борщ. А долиною неслась могучая казачья песня...
Что бы делал казак на войне и в походе без песни? Предположить, что казак не поет в походе или на войне или дома... Нет, это нельзя предположить. Нет казака — нет песни. Нет песни — нет и казака. Вот она широкая, могучая, бесконечная, как бесконечна слава казачья!..
Раздолье мое широкое!.. А какие голоса!.. Тут и Шаляпины и Собиновы!
Гремит песня. Вдруг вскрикнули, гикнули: «Наурская!»
Кто может так плясать, как пляшут казаки?..
Простояли три дня, потом двинулись на запад. Противника не видно и не слышно. Прошли ущельем, поднимаемся на перевал. За ним Диадин, небольшой армянско-курдинский городок на Евфрате. Поднимаясь на перевал, видели довольно много «неприятеля»: на дороге и в стороне от дороги лежали трупы курдов и турок, изрубленных нашей кавалерией. Прошли Диадин. Следующий пункт Кара-Килиса. Погода начала портиться: сначала пошел дождь, потом с ним смешались хлопья снега, потом повалил чистый снег. Бесчисленные притоки Евфрата вздулись, разлились. Богатейший чернозем Алашкертской долины, смешанный с глиною, цепко хватал за ноги. У меня образовалось растяжение Ахиллесова сухожилия.
В Кара-Килису пришли в сумерки. На улицах толпы армян, курдов и турок. Около одного дома стоит большая толпа курдинских беков, «генералов» в пестрых одеждах с эполетами. Прошел слух, что это князья курдинских племен, перешедших на нашу сторону. Говорили даже, что генерал Абациев привлек на свою сторону всех курдов. Много было всяких слухов. Здесь впервые было произнесено имя турецкого наследника, якобы отправившегося в Петербург для заключения мира.
Нас не оставили в городе. Снег падал густыми большими хлопьями. Под ногами чавкала раскисшая земля... Поздно вечером совсем неожиданно очутились на селении. Именно на селении, а не в селе, так как стояли на крышах. Развели костры, обогрелись, обсушились. С рассветом двинулись дальше на запад. Генерал Абациев с курдинскими беками остался в Кара-Килисе.
Начальника Эриванского отряда ген. Абациева мы впервые увидели на вчерашнем переходе. Подымались к Диадину. Крутой голый подъем. Пластуны разбрелись. Большой привал был на самом перевале. Группами и в одиночку уселись за камнями. Достали консервы, хлеб. Едим. Вдруг слышим: «Встать! Начальник отряда едет!..»
Встали. В руках у каждого или банка с консервами, или кружка с чаем. Ожидаем начальника. Внизу из-за поворота показалась группа всадников. Впереди ген. Абациев. По-видимому, вид пластунов не произвел на него особенно бодрого впечатления. Не сказав ни слова, проехал через бивуак. Он молчит, и мы молчим. Наконец нехотя промямлил:
— Что это за толпы?.. Зда-рово пластуны!
В ответ — с дороги, с камней что-то промычало, прочавкало и опять каждый вклюнулся в свои кружки и жестянки.
— Що це за птыця? Якый джигит!..
Ночь застала нас на болотистой равнине на Евфрате. Свернулись. Разбили палатки. Сверху сыплет снег, снизу выступает вода...
— Сторожевое охранение от первой сотни!
Пришлось вылезать из палатки... Всю ночь простояли на вершине правого берега. Всю ночь падал снег, а к утру были похожи на «сосульки», так как хватил порядочный мороз.
(продолжение следует)
10 октября 1931 года
(журнал «Вольное казачество» № 90 стр. 9-12)
Владимир Куртин
Пластуны
(Клочки воспоминании)
Посмотрел я на ряды пластунов и думаю: Эти действительно «постараются». Весело стало. Подошел Мишка, адъютант.
— Чуй, Володька, — заикается адъютант, — мне делать нечего, — я с твоей сотней пойду.
— Пойдем.
— Пустим кровь османам! — Повторяет он генералово и наливает из манерки коньяк.
— Постараемся! — Отвечаю я пластунское, опоражнивая чарку.
— Десятый батальон в цепь! — Скомандовал генерал.
— Первая и четвертая сотни в цепь! — Подхватил полковник.
— Хорунжий, с первой полусотней в цепь!
— Развернуть знамя!
Торжественно, медлительно снял знаменщик чехол, и развернулось наше знамя — Нерукотворный образ Спасителя... У меня прошла дрожь по всему телу. Перед этим знаменем я присягал:
— Не щадя живота... до последней капли крови...
Повзводно вышли из ложбины. Граница.
— Первый взвод в цепь!
Пластуны мгновенно разбежались, плюхнули на землю... Щелкнули затворы.
— Второй взвод, — налево — в цепь! Разбежались и залегли и эти. Я, Мишка и два посыльных стоим. Никакого неприятеля не видно. Прямо перед нами, далеко внизу — круглая долина. На ближней к нам стороне село, а на южной, у подошвы горы, белеет Баязет. Уже самое это имя наполнило меня таким счастьем и такой гордостью, что готов был заплакать.
Боже мой, да ведь это тот самый Баязет, где «сидел» мой дед по отцу и два дяди!.. И нам довелось... отцовскими тропами...
— В-в-володька, кутнем в Баязете!
— Ахо!..
«З-зз...», — просвистело что-то над головой.
«З-зз... з-зз...», — еще, еще... Мы инстинктивно наклонили головы.
— А, османы нас поздравляют с прибытием, — хрипит вдруг выросший откуда-то генерал Гулыга.
— Так точно, ваше пр-во, поздравим сейчас и мы их.
— Знамя при втором взводе! Первый взвод! Перебежка отделениями! Первое!
Взметнулось первое отделение, пробежали шагов 50—60, залегли. Перебежал и второй взвод. Знамя осталось с прикрытием... Цели еще не видно. Зачем же зря стрелять?
— Батарея! — Крикнули сзади.
— Цепь вправо и влево — расступись!..
Вылетела из ложбины наша кубанская батарея. Вихрем пронеслась мимо нас. С быстротой молнии развернулась. Кони отцепились и опять исчезли.
— Первое!.. Огонь!..
Припали к биноклям. За гулким выстрелом послышался слабый разрыв. Над селом поплыло легкое облачко...
— Второе! Третье! Четвертое!
Еще три облачка поплыло над селением.
— Гранату! Первое!..
Сердитый «гук» орудия и — огромный, черный столб дыма в селе.
— Второе! Третье! Четвертое!..
Черные взрывы с огненными языками рушили селение. Из южной окраины села вырвалась кавалерия и понеслась по долине. Заметались люди, бегут стада овец и рогатого скота...
Опять прилетели кони и батарея, сделав свое дело, так же быстро скрылась, как и появилась.
— В-володька, посмотри который час... Война началась!
Я посмотрел — было 10 40 утра. 19 октября 1914 г.
— Да, война началась...
Шагах в 600—700 от нас видим черные точки голов. Оттуда вырываются огоньки. А пули уже зудят, как пчелы.
— Постоянный! Свободно!..
Первым выстрелил взводный Пахомов. И крикнул.
— Что, попал?
— Точно так.
Пробежали еще немного, залегли...
Стволы уже горячие. Пластуны как на учении, прочно примащиваются за камнями, прицеливаются... По всему фронту идет оживленная трескотня.
— Вашбродь, — слышу из цепи, — щось мэнэ по руци задило.
Подошел к пластуну. Вижу, по правому локтю течет кровь.
Первый раненый!
— Передай патроны и иди на перевязочный!
Пластун, не поднимаясь, в недоумении смотрит на меня.
— Хиба ж я ранытый?!
— Да, да... иди.
Опять откуда-то вынырнул неугомонный Гулыга. Перекрестил казака. Расцеловал.
— Н-а-граждаю тебя Георгиевским крестом!
— Первый «кавалер». Вишь, как все это просто!..
Связь передала, что приказано перебежками спуститься до неприятельских позиций.
— Встать! Вперед!..
На бегу соскочил с высокого камня и упал — на труп турка.
Это — война!
Турки, не дождавшись нас, убежали вниз. Начало быстро темнеть. Поднялась метель. Связь с соседними сотнями прервалась. У меня уже все 4 взвода. Кругом, в хаотическом беспорядке разбросанные голые скалы, редкий кустарник... Снег валит крупными хлопьями, слепит глаза. Ветер пронизывает насквозь. Сотня сбилась в кучу.
— Вашбродь, что будем делать? — Спрашивает фельдфебель.
— А чорт его знает!.. Идти вперед... Ниже теплей будет.
Спустились еще ниже. Ветер рвет, как бешенный. Отыскали «затышок». Стоим. Где мы, где наши, где турки?.. Слышим с камней в ложбину спускается кто-то. Молчим. Подошли 5—6 человек.
— Кто у вас командир?
— Хорунжий К. — Ответили пластуны. Ко мне подошел принц Аманула Мирза, командир 9 батальона.
— Хорунжий, иде мой знамя?
— Не могу знать, ваша светлость!
— И чорт знает, какой погод! Заблудился. И не знайт игде мой знамя!..
— Оставайтесь с нами, ваша светлость, утром разберемся.
Казаки раскатали бурки, две-три разостлали на земле, а сами, накрывшись, стали кругом. Получился шатер, где мы с принцем и просидели до 3 часов. Потом решили спуститься еще ниже. Когда начало светать увидели в версте от нас и ниже свернувшиеся остальные сотни, которые, выставив заставы, спали. Мы последовали их примеру. Но только что пригрелись под бурками, как на нас с гор полилась вода. Там снег сменился проливным дождем, и целые реки полились в долину. Пришлось встать и стоя ожидать приказаний свыше.
Около 10 часов утра вся бригада спустилась к селению, разрушенному вчера нашей батареей. В селе — ни живой души. Уже было двинулись к Баязету, как на вершине хребта, замыкавшего долину с запада, показались люди.
— Турки! — крикнул кто-то.
Смотрим в бинокли. Черные точки все в большем числе покрывают хребет. Ген. Гулыга приказал 9 батальону рассыпаться в цепь и двинуться навстречу туркам. Батальон правильными перебежками быстро двинулся в гору. Черных точек на вершине было уже около трех сотен. Мы с захватывающим интересом наблюдаем картину «встречного боя». Наши черные ряды подбираются к вершине, черные точки турок спускаются вниз, а из-за хребта выползают все новые толпы. Наши цепи открыли беглый огонь. Черные толпы «турок» кинулись назад.
— Бегут!.. Бегут! — закричали казаки.
— Сдаются!..
Действительно: черные точки побежали. От наших цепей отделилось несколько человек и пошли — к «туркам». Еще минут 10 напряженного ожидания — видим: толпы двинулись к нашим, а и наши повернули назад. Еще через 10 — 15 минут было ясно видно, что это не турки, а армяне... Первые беженцы. Вскоре они уже подошли к нам.
— Христун!.. Христун, — бия себя в косматые груди, говорят армяне, проходя мимо нас... Оставили свое село и идут за Чингильский перевал. Посмотрел я на этот «перевал» и у меня «озябло» сердце: Арарат, точно недовольный на самого себя, что пропустил нас в Турцию, оскорбленный, что на его белых ризах пролилась кровь — фыркал вихрями метели, тряс головой, засыпая снегом, все тропинки, ущелья и проходы... А эти несчастные, дай Бог, чтобы до ночи добрались до перевала... Пронесли несколько человек раненых.
Старшину допросили. В селении, из которого они вышли, вчера еще стоял полк сувари, но утром полк выступил в западном направлении. Воспользовавшись их уходом, все село снялось и направилось навстречу нам, т. к. боялись, что придут курды и всех перережут. По словам этих армян в Баязете войск мало. Они утверждали, что турки не ожидали нашего наступления и что более значительные их силы мы найдем, быть может, около Диадина и в Кара-Килисе.
Вечером пришли в оставленное армянами селение и расположились «по квартирам». Оказалось, что не все жители ушли, некоторые остались, но, увидав нашу бригаду и не зная, кто это, — курды или казаки, — скрылись в горы и уже ночью, уверившись, что это пришли «освободители», вернулись...
С южной стороны селения тянется высокий горный хребет, за которым (по словам армян) собираются курды. С запада, верстах в 5-6, горный кряж, куда вчера ушел полк турецкой регулярной кавалерии. С севера высятся громады пограничного хребта...
Солнце припекает изрядно и придает нашему бивуаку праздничный вид. Около трех часов дня прибыл хорунжий Елисеев со взводом казаков 1-го кавказского полка. Кавказский полк врасплох захватил Баязет, вторгнувшись со стороны персидской границы. Пришла 2-я туркестанская горная батарея. Приподнятое настроение перешло в настоящий праздник. На кострах пеклись бараны, в походных кухнях дымился борщ. А долиною неслась могучая казачья песня...
Что бы делал казак на войне и в походе без песни? Предположить, что казак не поет в походе или на войне или дома... Нет, это нельзя предположить. Нет казака — нет песни. Нет песни — нет и казака. Вот она широкая, могучая, бесконечная, как бесконечна слава казачья!..
Раздолье мое широкое!.. А какие голоса!.. Тут и Шаляпины и Собиновы!
Гремит песня. Вдруг вскрикнули, гикнули: «Наурская!»
Кто может так плясать, как пляшут казаки?..
Простояли три дня, потом двинулись на запад. Противника не видно и не слышно. Прошли ущельем, поднимаемся на перевал. За ним Диадин, небольшой армянско-курдинский городок на Евфрате. Поднимаясь на перевал, видели довольно много «неприятеля»: на дороге и в стороне от дороги лежали трупы курдов и турок, изрубленных нашей кавалерией. Прошли Диадин. Следующий пункт Кара-Килиса. Погода начала портиться: сначала пошел дождь, потом с ним смешались хлопья снега, потом повалил чистый снег. Бесчисленные притоки Евфрата вздулись, разлились. Богатейший чернозем Алашкертской долины, смешанный с глиною, цепко хватал за ноги. У меня образовалось растяжение Ахиллесова сухожилия.
В Кара-Килису пришли в сумерки. На улицах толпы армян, курдов и турок. Около одного дома стоит большая толпа курдинских беков, «генералов» в пестрых одеждах с эполетами. Прошел слух, что это князья курдинских племен, перешедших на нашу сторону. Говорили даже, что генерал Абациев привлек на свою сторону всех курдов. Много было всяких слухов. Здесь впервые было произнесено имя турецкого наследника, якобы отправившегося в Петербург для заключения мира.
Нас не оставили в городе. Снег падал густыми большими хлопьями. Под ногами чавкала раскисшая земля... Поздно вечером совсем неожиданно очутились на селении. Именно на селении, а не в селе, так как стояли на крышах. Развели костры, обогрелись, обсушились. С рассветом двинулись дальше на запад. Генерал Абациев с курдинскими беками остался в Кара-Килисе.
Начальника Эриванского отряда ген. Абациева мы впервые увидели на вчерашнем переходе. Подымались к Диадину. Крутой голый подъем. Пластуны разбрелись. Большой привал был на самом перевале. Группами и в одиночку уселись за камнями. Достали консервы, хлеб. Едим. Вдруг слышим: «Встать! Начальник отряда едет!..»
Встали. В руках у каждого или банка с консервами, или кружка с чаем. Ожидаем начальника. Внизу из-за поворота показалась группа всадников. Впереди ген. Абациев. По-видимому, вид пластунов не произвел на него особенно бодрого впечатления. Не сказав ни слова, проехал через бивуак. Он молчит, и мы молчим. Наконец нехотя промямлил:
— Что это за толпы?.. Зда-рово пластуны!
В ответ — с дороги, с камней что-то промычало, прочавкало и опять каждый вклюнулся в свои кружки и жестянки.
— Що це за птыця? Якый джигит!..
Ночь застала нас на болотистой равнине на Евфрате. Свернулись. Разбили палатки. Сверху сыплет снег, снизу выступает вода...
— Сторожевое охранение от первой сотни!
Пришлось вылезать из палатки... Всю ночь простояли на вершине правого берега. Всю ночь падал снег, а к утру были похожи на «сосульки», так как хватил порядочный мороз.
(продолжение следует)
10 октября 1931 года
(журнал «Вольное казачество» № 90 стр. 9-12)
Комментариев нет:
Отправить комментарий