понедельник, 30 декабря 2019 г.
2-я часть
Родная Кубань
2011
№1
стр. 91-93
Иван Бойко
Гимн хате
Жили в тебе самые красивые в свете девчата, за которыми присушно сохли и помирали все парубки вокруг: жили самые голосистые песенники и песенницы, на которых дивились и стар, и млад, которых приходили слушать с соседних хуторов и станиц; жили и чаровницы, что причаровывали и привораживали самых пригожих парней; жили и богатыри, которые в одну ноченьку полюшко перепахивали и расходились по земле удаль показать да счастье поискать: «Побраталися они да покрестилися, утешалися утехами богатырскими, клали заповедь великую, клялись клятвою святою: при боях та при компаньюшках, при целиком и малом кровопролитии не находить да не наезжать друг да на друга!..» Жила в тебе и знахарка, что знала заговоры от всех бед, от сабли острой, от пули быстрой, от смерти лютой, от переломов и вывихов, от всех болезней и напастей. «Кровь на кровь, сустав на сустав, мосол на мосол, жила на жилу. Тут тебе не стоять, тут тебе не лежать, стань же на свое место, где тебя Мать Божья спородила и на место установила». «Молитву сотворю — как дверь затворю. Крестом перекрещусь — как замком запрусь».
Жили и домовые: прятались на потолку и стерегли твой очаг; и колдуны, что оборачивались в колесо, в лютого зверя, в лихого лиходея; и ведьмы, что летали на метлах через трубу, вредили любви, разбивали завидные пары, переворачивали на кострах и мостах тачанки с женихом и невестой, доили и портили коров.
Колядницы и колядники колядовали тебе, щедровочки щедровали, сеятели посевали, славили жито, пшеницу, горох, чечевицу: «Чтоб на каждом месте — снопов по двести, на каждом колосочку — дал Бог по мешочку, чтобы рясно родило на всех полях и во всех садах и было багато во всех углах».
Но не было у тебя ничего, кроме песен и сказок. Не помогли тебе ни колядники, которые колядовали, ни щедровочки, которые щедровали, ни подковы, прибитые на пороге, ни черепа, надетые на плетни, ни медяки, закопанные в землю, ни иконы в святом углу, ни сам Бог, на которого ты уповала: «Вручаю тебе, Господи, душу и тело свое, все имущество свое...»
* * *
Боль моя, любовь моя, жаль моя! Вздрагиваешь от малейшего ветерка, от воробьиного крика, от гула моторов в степи. Скорбно смотришь из бурьянов, от самой земли, разбитыми стеклами, повиснув на согнутых опорах, как на клюке, вся в облупившихся морщинах стен. А было, провожала нас в школу нарядная: стены выбелены, с синевой, полы свежевымазаны, посыпаны чабрецом. Светила на улицу анютиными глазками, сережками-граммофонами, ванями-красавчиками, алыми, малиновыми, розовыми калачиками, огоньками, лазориками. Резные наличники на окнах и ставнях раскрашены в веселые цвета. Стреха взбита и подстрижена, как девичья челка над сияющими очами. Над обновленным фронтоном, на самом верху, на конике, скликающий гостей яркий железный петух. А над дымарем в праздничной короне, на гребне кровли, в знак чистоты невесты, победное алое знамя. Ты бушевала свадьбой: «Да чего, жена, бела? — Сударь, муку сеяла. — Да чего, жена, румяна? — Против жару стояла. — Да чего, жена, черноброва? — Сударь, сажу трусила. — Да чего, жена, весела? — В сударика влюблена».
Ликовала песнями: «Ой, на горе тай женцы жнут. Ой, на горе тай женцы жнут. А по-пид горою, яром-долиною, казаки идут. Ой, долиною, гей!» Откликались припевками: «Если хочешь быть со мной и с родными близко, держи сердце высоко, а голову — низко!..»
Боже праведный! Что же это с нами делается?! Боль моя, любовь моя, жаль моя!.. Нас не взяли пушками! Нас не смяли танками! Не сразили шашками! Не пронзили стрелами! Нас сейчас голыми руками берут!
Нас уже голыми руками взяли всех разом в полон, оккупировали «голубыми ящиками». В подлое наше время нас разобщили по великой нашей стране подлыми «ящиками». Шулерски надурили приватизационными чеками. Заманили подлыми долларами. Прихватизировали-приватизировали наши заводы, наши фабрики, наши здравницы и пионерские лагеря. Господи! Что же это происходит?! «Заграница посылает тряпочки та ниточки. За границу уплывают золотые слиточки». «Никому так не везло, как генсеку Мишке. Предал партию, народ — миллиард на книжке». «Разделили наш Союз на куски-кусочки. Будем разом умирать все поодиночке...» А ты все врастаешь в землю, жаль моя. Все расползаешься на дрибных опорах в бурьяне, боль моя. Все ветшаешь-старишься, вздыхаешь по детям своим, любовь моя. «Дымарь свой склонила до самого тына», «догорай, гори, моя лучинушка, догорю с тобой и я». Надвинула истрепанную всеми ветрами и поветриями, всеми грозами и бурями латаную-перелатаную крышу до завалинки, уткнула разбитые родные винонца в землю, а над тобою небо — как краснозвездный богатырский шлем...
Гремит над тобой российское небо, сигнальными огнями мигают по нему корабли — дети твои. В закатной мгле вокруг метеликами искрятся поля, до самого млечного пути хороводами кружат расцветающие сады. Стожарами огней зажигаются города — тоже дети твои!..
А тебя скоро не будет...
Тебя скоро не будет, но я — из тебя. Из тебя вырос я, из тебя — кровь моя и плоть моя, из тебя — вся Россия моя! Из тебя в нас, детях твоих, — общечеловеческий русский дух...
Мнятся мне впереди сражения за тебя, за родную землю. И я клянусь тебе, хата, быть чистым, как ты, быть щедрым, как ты, быт сильным, как ты, быть смелым, как ты. Я растворюсь в России, как ты, моя гордость, моя правда, моя сила, моя русская хата!..
(окончание)
Родная Кубань
2011
№1
стр. 91-93
Иван Бойко
Гимн хате
Жили в тебе самые красивые в свете девчата, за которыми присушно сохли и помирали все парубки вокруг: жили самые голосистые песенники и песенницы, на которых дивились и стар, и млад, которых приходили слушать с соседних хуторов и станиц; жили и чаровницы, что причаровывали и привораживали самых пригожих парней; жили и богатыри, которые в одну ноченьку полюшко перепахивали и расходились по земле удаль показать да счастье поискать: «Побраталися они да покрестилися, утешалися утехами богатырскими, клали заповедь великую, клялись клятвою святою: при боях та при компаньюшках, при целиком и малом кровопролитии не находить да не наезжать друг да на друга!..» Жила в тебе и знахарка, что знала заговоры от всех бед, от сабли острой, от пули быстрой, от смерти лютой, от переломов и вывихов, от всех болезней и напастей. «Кровь на кровь, сустав на сустав, мосол на мосол, жила на жилу. Тут тебе не стоять, тут тебе не лежать, стань же на свое место, где тебя Мать Божья спородила и на место установила». «Молитву сотворю — как дверь затворю. Крестом перекрещусь — как замком запрусь».
Жили и домовые: прятались на потолку и стерегли твой очаг; и колдуны, что оборачивались в колесо, в лютого зверя, в лихого лиходея; и ведьмы, что летали на метлах через трубу, вредили любви, разбивали завидные пары, переворачивали на кострах и мостах тачанки с женихом и невестой, доили и портили коров.
Колядницы и колядники колядовали тебе, щедровочки щедровали, сеятели посевали, славили жито, пшеницу, горох, чечевицу: «Чтоб на каждом месте — снопов по двести, на каждом колосочку — дал Бог по мешочку, чтобы рясно родило на всех полях и во всех садах и было багато во всех углах».
Но не было у тебя ничего, кроме песен и сказок. Не помогли тебе ни колядники, которые колядовали, ни щедровочки, которые щедровали, ни подковы, прибитые на пороге, ни черепа, надетые на плетни, ни медяки, закопанные в землю, ни иконы в святом углу, ни сам Бог, на которого ты уповала: «Вручаю тебе, Господи, душу и тело свое, все имущество свое...»
* * *
Боль моя, любовь моя, жаль моя! Вздрагиваешь от малейшего ветерка, от воробьиного крика, от гула моторов в степи. Скорбно смотришь из бурьянов, от самой земли, разбитыми стеклами, повиснув на согнутых опорах, как на клюке, вся в облупившихся морщинах стен. А было, провожала нас в школу нарядная: стены выбелены, с синевой, полы свежевымазаны, посыпаны чабрецом. Светила на улицу анютиными глазками, сережками-граммофонами, ванями-красавчиками, алыми, малиновыми, розовыми калачиками, огоньками, лазориками. Резные наличники на окнах и ставнях раскрашены в веселые цвета. Стреха взбита и подстрижена, как девичья челка над сияющими очами. Над обновленным фронтоном, на самом верху, на конике, скликающий гостей яркий железный петух. А над дымарем в праздничной короне, на гребне кровли, в знак чистоты невесты, победное алое знамя. Ты бушевала свадьбой: «Да чего, жена, бела? — Сударь, муку сеяла. — Да чего, жена, румяна? — Против жару стояла. — Да чего, жена, черноброва? — Сударь, сажу трусила. — Да чего, жена, весела? — В сударика влюблена».
Ликовала песнями: «Ой, на горе тай женцы жнут. Ой, на горе тай женцы жнут. А по-пид горою, яром-долиною, казаки идут. Ой, долиною, гей!» Откликались припевками: «Если хочешь быть со мной и с родными близко, держи сердце высоко, а голову — низко!..»
Боже праведный! Что же это с нами делается?! Боль моя, любовь моя, жаль моя!.. Нас не взяли пушками! Нас не смяли танками! Не сразили шашками! Не пронзили стрелами! Нас сейчас голыми руками берут!
Нас уже голыми руками взяли всех разом в полон, оккупировали «голубыми ящиками». В подлое наше время нас разобщили по великой нашей стране подлыми «ящиками». Шулерски надурили приватизационными чеками. Заманили подлыми долларами. Прихватизировали-приватизировали наши заводы, наши фабрики, наши здравницы и пионерские лагеря. Господи! Что же это происходит?! «Заграница посылает тряпочки та ниточки. За границу уплывают золотые слиточки». «Никому так не везло, как генсеку Мишке. Предал партию, народ — миллиард на книжке». «Разделили наш Союз на куски-кусочки. Будем разом умирать все поодиночке...» А ты все врастаешь в землю, жаль моя. Все расползаешься на дрибных опорах в бурьяне, боль моя. Все ветшаешь-старишься, вздыхаешь по детям своим, любовь моя. «Дымарь свой склонила до самого тына», «догорай, гори, моя лучинушка, догорю с тобой и я». Надвинула истрепанную всеми ветрами и поветриями, всеми грозами и бурями латаную-перелатаную крышу до завалинки, уткнула разбитые родные винонца в землю, а над тобою небо — как краснозвездный богатырский шлем...
Гремит над тобой российское небо, сигнальными огнями мигают по нему корабли — дети твои. В закатной мгле вокруг метеликами искрятся поля, до самого млечного пути хороводами кружат расцветающие сады. Стожарами огней зажигаются города — тоже дети твои!..
А тебя скоро не будет...
Тебя скоро не будет, но я — из тебя. Из тебя вырос я, из тебя — кровь моя и плоть моя, из тебя — вся Россия моя! Из тебя в нас, детях твоих, — общечеловеческий русский дух...
Мнятся мне впереди сражения за тебя, за родную землю. И я клянусь тебе, хата, быть чистым, как ты, быть щедрым, как ты, быт сильным, как ты, быть смелым, как ты. Я растворюсь в России, как ты, моя гордость, моя правда, моя сила, моя русская хата!..
(окончание)
воскресенье, 29 декабря 2019 г.
1-я часть
Родная Кубань
2011
№1
стр. 91-93
Иван Бойко
Гимн хате
Боль моя, любовь моя, жаль моя... Вздрагиваешь от малейшего ветерка, от воробьиного крика, от гула моторов в степи. Пообсунулась, пошерхла от времени, накинула источенную дождями соломенную крышу до завалинки, уткнула в землю печальные окна. А над тобою небо — как огромный сверкающий колокол. Гремит на весь мир над тобой российское небо, а ты все старишься, все хилишься, врастаешь в землю. Отглядели вишни в твои окна, жаль моя; отгуляли на твоих завалинках дивчата, любовь моя; отплясали, отпели тебе парубки, скоро совсем тебя не будет, боль моя!..
Тебя скоро не будет, но я — из тебя, из тебя — кровь моя и плоть моя, из тебя — вся Россия моя!..
Открой глаза! Разбуди думы! Не печалься! Ты ведь самая счастливая на свете.
Для тебя предки наши искали вольные земли: прошли горы, прорубили леса, обжили болота, обласкали просторы... Такой путь, что весь мир позавидует!..
Строили тебя на скорую руку, из всего что ни есть: из самана, из турлука, из камня, из щебня; набивали глиной клинцовки; рубили из дуба; укрывали бурьяном, камышом, соломой, дранью. Под твои углы закладывали монеты, чтобы быть богатыми; на пороге прибивали подковы, чтобы быть счастливыми; в святом углу вешали иконы — Матерь Божью с Сыном-Богом в руках, самого Спасителя-Вседержателя или Святую Троицу и, обязательно, Георгия Победоносца на белом коне, под красным стягом, пробивающего святым своим копьем Змея Горыныча, — чтобы мы побеждали всех врагов, всех змеев-лиходеев, чтобы наш путь был праведным, чтобы нас хранили ангелы-хранители и сам Бог; подворье окропляли свяченой водой, чтобы в нас жил дух святой, чтобы не действовали все порчи и происки Дьявола; на плетни надевали черепа, чтобы водился скот, чтобы отступали злые духи; русскую печку размалевывали петухами, рыбками, розами, в цвет васильков раскрашивали окна, чтобы радовали глаз.
Строили тебя всей родней, всей улицей, всем миром-станицей. Строили с песнями и хохотом, с шутками и прибаутками. И потому к тебе каждый вхож, твои двери открыты каждому, и ты каждому рада, как родному...
Ах, боль моя, любовь моя, жаль моя!..
Сколько пота пролила ты, сколько прогамбалила на своем веку! Поднималась рано-рано, на зорьке, до света, с криком первых петухов. Будили тебя куры, гуси, коровы, овцы, звон наковален в кузнице. Старшие запрягали лошадей, быков, выезжали в поле орать, боронить, сеять, скородить, страду страдовать; дети заступали в огород — копать, сажать, полоть, поливать, подгортать. Всей душой берегли всходы, лелеяли каждый росток-стебелек. И как была ты рада, когда вокруг тебя невестами хороводились вишни, яблони, груши, абрикосы; когда у окон твоих оббивали цепами снопы, веяли зерно, когда вырастали горы кабаков, бурты картофеля, бураков; когда в горнице твоей ткали полотна и рядна, вязали варежки и носки, в сенях плели лапти, точали чебуры; когда нашептывали тебе вещие сны и дальние путь-дороги неизменные твои пряха и веретено...
Ах, боль моя, любовь моя, жаль моя!
Сколько сказок тобою сложено, и все про чудесную жизнь: про ковер-самолет, про скатерть-самобранку, про волшебный чайник и самовар, про Ивана Царевича, Василису Премудрую, про силу и ум детей твоих! Сколько былин тобою рассказано про Соловья-разбойника, про Илью Муромца, про суму переметную и Святогора-богатыря, про славного гостя, торгового гусляра-купца Садко...
* * *
Сколько песен пропела ты про тоску-печаль, про кручинушку, про любовь верную — человеческую!
Свиты мисяц, свиты ясный,
Не свиты никому.
Тильке свиты миленькому,
Як идэ до дому.
И гадала ты о грядущем на всем, что ни есть: на воде, на огне; на углях, на воске; на хлебе, на соли; на солнце, на месяце; на морозе и ветре. Потому так хотелось тебе счастья!
«Выйду я в поле зарею, умоюсь багряной росою. — Заря-заряница, красная девица, расскажи, что тебе снится. — Заря Марья, заря Дарья, пришли гонцов со всех концов!» И шли к тебе со всех улиц, со всех краев, со всех хуторов и деревень. Шли табунами и парами. С бубнами и гармошками. С дудками и скрипками. И столько набивалось в тебе детишек, что ни повернуться, ни сесть!..
Сколько с тобою связано, хата, что и не высказать!..
(продолжение следует)
Родная Кубань
2011
№1
стр. 91-93
Иван Бойко
Гимн хате
Боль моя, любовь моя, жаль моя... Вздрагиваешь от малейшего ветерка, от воробьиного крика, от гула моторов в степи. Пообсунулась, пошерхла от времени, накинула источенную дождями соломенную крышу до завалинки, уткнула в землю печальные окна. А над тобою небо — как огромный сверкающий колокол. Гремит на весь мир над тобой российское небо, а ты все старишься, все хилишься, врастаешь в землю. Отглядели вишни в твои окна, жаль моя; отгуляли на твоих завалинках дивчата, любовь моя; отплясали, отпели тебе парубки, скоро совсем тебя не будет, боль моя!..
Тебя скоро не будет, но я — из тебя, из тебя — кровь моя и плоть моя, из тебя — вся Россия моя!..
Открой глаза! Разбуди думы! Не печалься! Ты ведь самая счастливая на свете.
Для тебя предки наши искали вольные земли: прошли горы, прорубили леса, обжили болота, обласкали просторы... Такой путь, что весь мир позавидует!..
Строили тебя на скорую руку, из всего что ни есть: из самана, из турлука, из камня, из щебня; набивали глиной клинцовки; рубили из дуба; укрывали бурьяном, камышом, соломой, дранью. Под твои углы закладывали монеты, чтобы быть богатыми; на пороге прибивали подковы, чтобы быть счастливыми; в святом углу вешали иконы — Матерь Божью с Сыном-Богом в руках, самого Спасителя-Вседержателя или Святую Троицу и, обязательно, Георгия Победоносца на белом коне, под красным стягом, пробивающего святым своим копьем Змея Горыныча, — чтобы мы побеждали всех врагов, всех змеев-лиходеев, чтобы наш путь был праведным, чтобы нас хранили ангелы-хранители и сам Бог; подворье окропляли свяченой водой, чтобы в нас жил дух святой, чтобы не действовали все порчи и происки Дьявола; на плетни надевали черепа, чтобы водился скот, чтобы отступали злые духи; русскую печку размалевывали петухами, рыбками, розами, в цвет васильков раскрашивали окна, чтобы радовали глаз.
Строили тебя всей родней, всей улицей, всем миром-станицей. Строили с песнями и хохотом, с шутками и прибаутками. И потому к тебе каждый вхож, твои двери открыты каждому, и ты каждому рада, как родному...
Ах, боль моя, любовь моя, жаль моя!..
Сколько пота пролила ты, сколько прогамбалила на своем веку! Поднималась рано-рано, на зорьке, до света, с криком первых петухов. Будили тебя куры, гуси, коровы, овцы, звон наковален в кузнице. Старшие запрягали лошадей, быков, выезжали в поле орать, боронить, сеять, скородить, страду страдовать; дети заступали в огород — копать, сажать, полоть, поливать, подгортать. Всей душой берегли всходы, лелеяли каждый росток-стебелек. И как была ты рада, когда вокруг тебя невестами хороводились вишни, яблони, груши, абрикосы; когда у окон твоих оббивали цепами снопы, веяли зерно, когда вырастали горы кабаков, бурты картофеля, бураков; когда в горнице твоей ткали полотна и рядна, вязали варежки и носки, в сенях плели лапти, точали чебуры; когда нашептывали тебе вещие сны и дальние путь-дороги неизменные твои пряха и веретено...
Ах, боль моя, любовь моя, жаль моя!
Сколько сказок тобою сложено, и все про чудесную жизнь: про ковер-самолет, про скатерть-самобранку, про волшебный чайник и самовар, про Ивана Царевича, Василису Премудрую, про силу и ум детей твоих! Сколько былин тобою рассказано про Соловья-разбойника, про Илью Муромца, про суму переметную и Святогора-богатыря, про славного гостя, торгового гусляра-купца Садко...
* * *
Сколько песен пропела ты про тоску-печаль, про кручинушку, про любовь верную — человеческую!
Свиты мисяц, свиты ясный,
Не свиты никому.
Тильке свиты миленькому,
Як идэ до дому.
И гадала ты о грядущем на всем, что ни есть: на воде, на огне; на углях, на воске; на хлебе, на соли; на солнце, на месяце; на морозе и ветре. Потому так хотелось тебе счастья!
«Выйду я в поле зарею, умоюсь багряной росою. — Заря-заряница, красная девица, расскажи, что тебе снится. — Заря Марья, заря Дарья, пришли гонцов со всех концов!» И шли к тебе со всех улиц, со всех краев, со всех хуторов и деревень. Шли табунами и парами. С бубнами и гармошками. С дудками и скрипками. И столько набивалось в тебе детишек, что ни повернуться, ни сесть!..
Сколько с тобою связано, хата, что и не высказать!..
(продолжение следует)
суббота, 28 декабря 2019 г.
Реплика альчиков из фимо-глины.
Турчанинов Г. Ф. Древние и средневековые памятники осетинского письма и языка
стр. 114-118
Исследуя слова и меты на альчиках, мы пришли к выводу, что ими, вероятно, обозначались различные стороны человеческой личности и жизни. Альчики были игральными костями и когда игроку выпадал альчик с тем или иным начертанным на нем словом, он считал это знамением судьбы.
Руническое аланское слово «IK» — достаток, слово «A» — удача, слово «Z» — тяготы. От аланского «аентаест», возможно, произошло современное слово фантастика.
На фестивалах и в казачьих классах вполне возможно возродить древнюю степную игру в альчики. Себестоимость и время на изготовление минимальные. Достаточно иметь один образец.
Родная Кубань
2011
№1
стр. 127
Иван Варавва
Казачий конь
Мой конь казачий тихо ржет,
Упрямо бьет сухую землю.
Призывно ржет, чего-то ждет,
И я вдеваю ногу в стремя!
Конец стального палаша
Сверлит над гривой небо-полог.
Бежит трава, поет душа,
И зажигает битва порох.
Все поле в дымах и огне,
За опрокинутою далью —
Мы возле пушек, на коне
Сверкаем сабельною сталью.
Мой конь меня не подведет,
Мы по росе в луга ходили.
Фашист учтивости не ждет...
Оскал зубов и морда в мыле!
Полки окончили войну,
И за Балканскими горами —
Буланый конь прядет ушами
И мнет копытом тишину.
2011
№1
стр. 127
Иван Варавва
Казачий конь
Мой конь казачий тихо ржет,
Упрямо бьет сухую землю.
Призывно ржет, чего-то ждет,
И я вдеваю ногу в стремя!
Конец стального палаша
Сверлит над гривой небо-полог.
Бежит трава, поет душа,
И зажигает битва порох.
Все поле в дымах и огне,
За опрокинутою далью —
Мы возле пушек, на коне
Сверкаем сабельною сталью.
Мой конь меня не подведет,
Мы по росе в луга ходили.
Фашист учтивости не ждет...
Оскал зубов и морда в мыле!
Полки окончили войну,
И за Балканскими горами —
Буланый конь прядет ушами
И мнет копытом тишину.
(окончание)
7-я часть
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
Санька пригубила чарочку, затем долила, хотя в этом и надобности не было, и подала соседке, и пошла чарка кругом, со степенными причитаниями и пожеланиями. Чем больше кругов обходила чарочка, тем кратче становились пожелания, больше развязывались языки, сильней и выразительней становились жесты и разговоры.
К закату солнца компания порядочно подвеселела, и из садочка уже стройно неслась любимая старинная, задумчивая черноморская песня:
Ой у лузи та й пры бэрэзи
Червона калына,
Уродыла та й удивонька
Хорошого сына.
На другой день Санька, веселая, шутливая, зашла в лавку до манука «Армэна».
— А чы есть у вас урядныцка сырпынка? — спрашивала она торговца-армяшку.
— Как же — есть, есть! Самый кароший, самы лючи, самы урядныцки сарпинка! — искательно тараторил галантный торговец, намереваясь по случаю сорвать лишнюю копейку на аршин, и выкинул на стойку штуку розовой клетчатой ткани.
— А по чому аршыно? — спрашивала Санька, пробуя товар.
— Бэз лышка двадцать пять копэк.
— Що цэ вы, манук? Хочь бы за що путне, а двадцать пять копиек, а воно як цидылок! — торговалась Санька.
— Нэт, сарпинка кхарош, ей богу кхарош, — сама лючи, сами урадныцки сарпинка! — твердил манук.
— Та цэ вы й ны кажить. Так — копияк по пьятнадцать, — предлагала Санька.
— Ныллиза! Накажи мынэ Бог — ныллиза. Адын капэка можем скинуть, больше — накажы мынэ Бог — ны можна! — упирался манук. — Сыбэ дороже стоит!
Но Санька тоже не промах. Клятвам манука не придается никакой цены, торгуется до седьмого пота и в результате добивается скидки на целых пять копеек за аршин. И довольная урядница Оксана Махтеевна отправляется домой. И долго-долго потом в течение целого десятка лет хранит она свой незатейливый гардероб «из урядницкой сарпынкы», и когда дети ее поднялись и стали уже большими, Санька все так же с трогательной нежностью вспоминает:
— Оцю сарпынку я брала тоди, як ваш тато урядныка получив, у Абыни служив. И Господы, кажуть, трудно тоди прыходылось йим!
П самого тата уже давно нет в живых: в одной из бесчисленных стычек, в которых сплошь протекала вся необычайно тяжелая, длинная, беспокойная старинная служба черноморцев, его поразила меткая черкесская пуля. И только «в святу ныдилыньку» у служби (в обедне) Санька просит дьячка:
— Запышить, здилайтэ мылость, на часточки, на брани убиенного Ахтона Царство Божэ! — И набожно-набожно перекрестится. И сколько их таких безвестных, скромных героев, «живот свой положивших за други своя». Кровью их окупалось спокойствие и довольство последующих поколений нашей Черномории.
Галина Ивановна Сокол ясно помнит свои самые ранние годы. Первым и самым большим событием в станице, запомнившимся ей на всю жизнь, было празднование трехсотлетия Дома Романовых и закладка Троицкого храма, новой церкви в 1914 году. Отец ее, Иван Васильевич был членом комиссии по организации торжеств. Сделал много фотографий, как празднования юбилея, так и закладки церкви. Удивительно, но уже тогда в станице был фотограф, правда, наезжавший в станицу. Сохранились также фотографии родителей — Ивана Васильевича и Екатерины Иосифовны, сделанные в 1906 году екатеринодарским мастером И.А. Сумовским. Иван Васильевич, как видно, по положению своему учителя и начальника училища, был человеком чрезвычайно деятельным и активным. Все происходившее в станице значительное, так или иначе, совершалось с его участием. Учитель в станице в те времена, наравне со священником, был человеком уважаемым. Раскулачивать учителей и высылать их из станицы, дабы люди оставались без наставников и поводырей, стала уже новая власть.
Сохранилась фотография выпускниц 1912 года Старонижестеблиевского женского училища. В центре священник отец Петр Медынский. Пусть посмотрят теперь станичники на эту фотографию и, может быть, в этих девочках узнают своих бабушек. Отец Петр крестил Галину Ивановну Сокол в хате Концевича, где она и родилась. Священник Медынский был для станичников непререкаемым авторитетом. Похоронен он у церкви Ивана Воина, где теперь парк — немая человеческая толока...
7-я часть
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
Санька пригубила чарочку, затем долила, хотя в этом и надобности не было, и подала соседке, и пошла чарка кругом, со степенными причитаниями и пожеланиями. Чем больше кругов обходила чарочка, тем кратче становились пожелания, больше развязывались языки, сильней и выразительней становились жесты и разговоры.
К закату солнца компания порядочно подвеселела, и из садочка уже стройно неслась любимая старинная, задумчивая черноморская песня:
Ой у лузи та й пры бэрэзи
Червона калына,
Уродыла та й удивонька
Хорошого сына.
На другой день Санька, веселая, шутливая, зашла в лавку до манука «Армэна».
— А чы есть у вас урядныцка сырпынка? — спрашивала она торговца-армяшку.
— Как же — есть, есть! Самый кароший, самы лючи, самы урядныцки сарпинка! — искательно тараторил галантный торговец, намереваясь по случаю сорвать лишнюю копейку на аршин, и выкинул на стойку штуку розовой клетчатой ткани.
— А по чому аршыно? — спрашивала Санька, пробуя товар.
— Бэз лышка двадцать пять копэк.
— Що цэ вы, манук? Хочь бы за що путне, а двадцать пять копиек, а воно як цидылок! — торговалась Санька.
— Нэт, сарпинка кхарош, ей богу кхарош, — сама лючи, сами урадныцки сарпинка! — твердил манук.
— Та цэ вы й ны кажить. Так — копияк по пьятнадцать, — предлагала Санька.
— Ныллиза! Накажи мынэ Бог — ныллиза. Адын капэка можем скинуть, больше — накажы мынэ Бог — ны можна! — упирался манук. — Сыбэ дороже стоит!
Но Санька тоже не промах. Клятвам манука не придается никакой цены, торгуется до седьмого пота и в результате добивается скидки на целых пять копеек за аршин. И довольная урядница Оксана Махтеевна отправляется домой. И долго-долго потом в течение целого десятка лет хранит она свой незатейливый гардероб «из урядницкой сарпынкы», и когда дети ее поднялись и стали уже большими, Санька все так же с трогательной нежностью вспоминает:
— Оцю сарпынку я брала тоди, як ваш тато урядныка получив, у Абыни служив. И Господы, кажуть, трудно тоди прыходылось йим!
П самого тата уже давно нет в живых: в одной из бесчисленных стычек, в которых сплошь протекала вся необычайно тяжелая, длинная, беспокойная старинная служба черноморцев, его поразила меткая черкесская пуля. И только «в святу ныдилыньку» у служби (в обедне) Санька просит дьячка:
— Запышить, здилайтэ мылость, на часточки, на брани убиенного Ахтона Царство Божэ! — И набожно-набожно перекрестится. И сколько их таких безвестных, скромных героев, «живот свой положивших за други своя». Кровью их окупалось спокойствие и довольство последующих поколений нашей Черномории.
Галина Ивановна Сокол ясно помнит свои самые ранние годы. Первым и самым большим событием в станице, запомнившимся ей на всю жизнь, было празднование трехсотлетия Дома Романовых и закладка Троицкого храма, новой церкви в 1914 году. Отец ее, Иван Васильевич был членом комиссии по организации торжеств. Сделал много фотографий, как празднования юбилея, так и закладки церкви. Удивительно, но уже тогда в станице был фотограф, правда, наезжавший в станицу. Сохранились также фотографии родителей — Ивана Васильевича и Екатерины Иосифовны, сделанные в 1906 году екатеринодарским мастером И.А. Сумовским. Иван Васильевич, как видно, по положению своему учителя и начальника училища, был человеком чрезвычайно деятельным и активным. Все происходившее в станице значительное, так или иначе, совершалось с его участием. Учитель в станице в те времена, наравне со священником, был человеком уважаемым. Раскулачивать учителей и высылать их из станицы, дабы люди оставались без наставников и поводырей, стала уже новая власть.
Сохранилась фотография выпускниц 1912 года Старонижестеблиевского женского училища. В центре священник отец Петр Медынский. Пусть посмотрят теперь станичники на эту фотографию и, может быть, в этих девочках узнают своих бабушек. Отец Петр крестил Галину Ивановну Сокол в хате Концевича, где она и родилась. Священник Медынский был для станичников непререкаемым авторитетом. Похоронен он у церкви Ивана Воина, где теперь парк — немая человеческая толока...
пятница, 27 декабря 2019 г.
6-я часть
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
На сторожевых постах с самого начала услышали пушечную пальбу в Абине и дали знать в Екатеринодар о нападении на крепость. На другой день пришла вспомогательная колонна с необходимыми припасами, но черкесов уже не было. За молодецкую оборону крепости много казаков было произведено в урядники, о чем последние немедленно, с оказией сообщили своим домашним. Одна такая весточка пришла и в Стеблиевку. Радостное известие мигом облетело всю станицу.
— А чи вы чулы, Сванютко, що Охрымэнко у Абыни урядныка получив? — спрашивала одна молодица другую, сойдясь у колодца.
— Та ны вже? Цэ Ахтон?
— Эге ж, Ахтон!
— Ох ты моя нэнько! Оцэ Санька хиба така рада!
Возликовала вторая:
— Ныбызпрыминно ж, Сванютко, пидым сьогодня проздравлять Саньку тэпэр вона паня — Оксана Махтеевна!
После обеда у Саньки Охрименчихи, или по-новому — Оксаны Махтеевны, — собралась порядочная компания — кумась, сыстрычок, свавюток и прочих ближних и дальних родичек. Нанесли паляныц, водки, яиц и прочей снеди. Наготовила Санька что успела, и пошло гулянье. Возле хаты у Охрымэнчихи был маленький вишневый и сливовый садочек. Поставили у холодку «сырно» (низенький столик), нанесли на него всякой снеди, поставили горилочку и расселись кругом на рядне, на стильцах и просто на травке. Налила хозяйка чарочку горилки, взяла в руки и не спеша начала приговаривать:
— Хай же лэгко гыкнэтця моему Антонови Мыколаевычови. Дай Бог ему счастливо служить, та унимания заслуживать! Згадайсь лэгко и всим ридным; помэршим вичный покой — Царство ныбэснэ!.. (Хозяйка набожно перекрестилась). Ныхай им зэмля пыром. А нам пошлы Господи на добрэ здоровья! Спасыби вам, мои риднэсэньки, що зибралыся, та й мэнэ провидалы. Бувайте ж здоровэнькы.
(продолжение следует)
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
На сторожевых постах с самого начала услышали пушечную пальбу в Абине и дали знать в Екатеринодар о нападении на крепость. На другой день пришла вспомогательная колонна с необходимыми припасами, но черкесов уже не было. За молодецкую оборону крепости много казаков было произведено в урядники, о чем последние немедленно, с оказией сообщили своим домашним. Одна такая весточка пришла и в Стеблиевку. Радостное известие мигом облетело всю станицу.
— А чи вы чулы, Сванютко, що Охрымэнко у Абыни урядныка получив? — спрашивала одна молодица другую, сойдясь у колодца.
— Та ны вже? Цэ Ахтон?
— Эге ж, Ахтон!
— Ох ты моя нэнько! Оцэ Санька хиба така рада!
Возликовала вторая:
— Ныбызпрыминно ж, Сванютко, пидым сьогодня проздравлять Саньку тэпэр вона паня — Оксана Махтеевна!
После обеда у Саньки Охрименчихи, или по-новому — Оксаны Махтеевны, — собралась порядочная компания — кумась, сыстрычок, свавюток и прочих ближних и дальних родичек. Нанесли паляныц, водки, яиц и прочей снеди. Наготовила Санька что успела, и пошло гулянье. Возле хаты у Охрымэнчихи был маленький вишневый и сливовый садочек. Поставили у холодку «сырно» (низенький столик), нанесли на него всякой снеди, поставили горилочку и расселись кругом на рядне, на стильцах и просто на травке. Налила хозяйка чарочку горилки, взяла в руки и не спеша начала приговаривать:
— Хай же лэгко гыкнэтця моему Антонови Мыколаевычови. Дай Бог ему счастливо служить, та унимания заслуживать! Згадайсь лэгко и всим ридным; помэршим вичный покой — Царство ныбэснэ!.. (Хозяйка набожно перекрестилась). Ныхай им зэмля пыром. А нам пошлы Господи на добрэ здоровья! Спасыби вам, мои риднэсэньки, що зибралыся, та й мэнэ провидалы. Бувайте ж здоровэнькы.
(продолжение следует)
среда, 25 декабря 2019 г.
Казаки и Украина
Военная демократия, адаты, чубы, куреня и коши были у казаков задолго до Украины. Само украинское слово «козак» является полонизмом, правильно «казак». В древних армянском и адыгском языках оно существует именно через «а» в первом слоге. Вторая «к» там и там произносится как буква «кх». В более молодых европейских языках слово пишется через «о» из-за первого знакомства Европы с казачеством через славных запорожцев. Вывод — кубанские казаки не пришли из Украины, а вернулись в 1792 году на свою историческую родину. Князь Святослав походами восстанавливал былую славу и земли Великой Булгарии. Даже его чуб — дань уважения к хану Кубрату и его славе. Если бы не авантюра Святослава с захватом Константинополя, он стал бы основателем новой великой кочевой империи. Касоги-казаки образовались как военно-территориальные пограничные общины в конце 7 века на Дону и Кубани. Их руническое письмо стало основой для Кирилла при переводе христианских книг. Можно говорить об запорожском (украинском) и золотоордынском (тюркском) периоде развития казачества, но не об украино-тюркских корнях или отправной точке. Первоначальной народообразующей нации у казаков не было. Из Балха и Согдии пришла уже чубатая Орда с выборными вождями и территориальными военизированными общинами. Наша Орда изначально была разноверующей, с государственным культом Тенгри и арианским христианским сирийским письмом, а значит, миссионеры присутствовали. Кто-то же учил население сирийско-несторианскому письму. Появившийся обряд трупосожжения и порчи предметов в курганных захоронениях как-то связан с образованием касожской культуры. В некрополях представлены смешанные антропологические типы касогов. Первоначального казацкого языка тоже не было, говорили на иранских (скифских) диалектах. Мова появилась у казаков после смешения со славянами. Говорить, что предками казаков были тюрки, адыги, украинцы Киевской Руси бессмысленно. Тот кто записался в кош, в курень, доказал ратную доблесть, тот и стал славным касогом-казаком независимо от своих корней.
Военная демократия, адаты, чубы, куреня и коши были у казаков задолго до Украины. Само украинское слово «козак» является полонизмом, правильно «казак». В древних армянском и адыгском языках оно существует именно через «а» в первом слоге. Вторая «к» там и там произносится как буква «кх». В более молодых европейских языках слово пишется через «о» из-за первого знакомства Европы с казачеством через славных запорожцев. Вывод — кубанские казаки не пришли из Украины, а вернулись в 1792 году на свою историческую родину. Князь Святослав походами восстанавливал былую славу и земли Великой Булгарии. Даже его чуб — дань уважения к хану Кубрату и его славе. Если бы не авантюра Святослава с захватом Константинополя, он стал бы основателем новой великой кочевой империи. Касоги-казаки образовались как военно-территориальные пограничные общины в конце 7 века на Дону и Кубани. Их руническое письмо стало основой для Кирилла при переводе христианских книг. Можно говорить об запорожском (украинском) и золотоордынском (тюркском) периоде развития казачества, но не об украино-тюркских корнях или отправной точке. Первоначальной народообразующей нации у казаков не было. Из Балха и Согдии пришла уже чубатая Орда с выборными вождями и территориальными военизированными общинами. Наша Орда изначально была разноверующей, с государственным культом Тенгри и арианским христианским сирийским письмом, а значит, миссионеры присутствовали. Кто-то же учил население сирийско-несторианскому письму. Появившийся обряд трупосожжения и порчи предметов в курганных захоронениях как-то связан с образованием касожской культуры. В некрополях представлены смешанные антропологические типы касогов. Первоначального казацкого языка тоже не было, говорили на иранских (скифских) диалектах. Мова появилась у казаков после смешения со славянами. Говорить, что предками казаков были тюрки, адыги, украинцы Киевской Руси бессмысленно. Тот кто записался в кош, в курень, доказал ратную доблесть, тот и стал славным касогом-казаком независимо от своих корней.
5-я часть
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
Прочитал часовой, как знал «воскресну молитву», ничего не помогает: таки что-то ворушится! Мигом дрема слетела, мороз пробежал по спине. Недоумевающий и взбудораженный, выстрелил он в то серое, что смутно мерещилось ему в амбразуре, и при вспышке ясно увидел ползущую на четвереньках фигуру черкеса. Тотчас поднялась тревога. Мигом явилась у пушек артиллерийская прислуга и загоготала «стара мунтук». При свете орудийных выстрелов представилась грозная картина: крепость чуть не кольцом была окружена скопищем черкесов, особенно сгрудившихся против ворот. Очевидно, предполагалось потихоньку перерезать часовых, открыть ворота и, пользуясь темнотой, занять крепость. Теперь же, когда задуманный план расстроился, черкесы с диким визгом и воем отчаянно кинулись на приступ: бросились в канавы, чтобы лезть на валы. Бу-хо-хо! Грохочут единороги и картечью очищают рвы. Лихо работают пушки. Беспрерывно выстрел за выстрелом несутся с бастионов, и целыми рядами падают черкесы по канаве, а на смену павшим новые толпы отчаянных стремятся в канаву и под новыми выстрелами так же ложатся на только что поверженные изуродованные, растерзанные трупы.
Беспрерывно ухают пушки, точно стонут от натуги. Картечь их с визгом фыркает по трупам, все больше и больше наполнявшим канаву. До самого света продолжались страшные, свирепые, бешеные приступы черкесов, стремившихся во что бы то ни стало взять крепость. Но крепость отлично постояла за себя: ни один черкес, избежавший пушечных снарядов, не пробрался дальше вала и, едва только показывался над валом, немедленно сталкивался штыком под обрыв на крючья. К утру канавы переполнились трупами, сровнялись с землей. Рассвело. Целыми буграми, кучами кровавого мяса по канаве, заполняя ее, лежали разбитые, размозженные трупы так упорно под покровом ночной темноты нападавших черкесов. При виде ужасного зрелища опомнившиеся черкесы отхлынули от крепости. Собрались оставшиеся в живых на ближайшей горе и стали молиться Аллаху — о чем? О даровании ли победы над «кирипким урусом» или же плакались по громадному числу бесполезно павших своих храбрецов! Пустили им из крепости несколько гостинцев от «стара мунтук» и расстроили густую толпу, венчавшую гору. Поспешно разрозненными группами спустились они (черкесы) с вершины и скрылись в горах.
(продолжение следует)
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
Прочитал часовой, как знал «воскресну молитву», ничего не помогает: таки что-то ворушится! Мигом дрема слетела, мороз пробежал по спине. Недоумевающий и взбудораженный, выстрелил он в то серое, что смутно мерещилось ему в амбразуре, и при вспышке ясно увидел ползущую на четвереньках фигуру черкеса. Тотчас поднялась тревога. Мигом явилась у пушек артиллерийская прислуга и загоготала «стара мунтук». При свете орудийных выстрелов представилась грозная картина: крепость чуть не кольцом была окружена скопищем черкесов, особенно сгрудившихся против ворот. Очевидно, предполагалось потихоньку перерезать часовых, открыть ворота и, пользуясь темнотой, занять крепость. Теперь же, когда задуманный план расстроился, черкесы с диким визгом и воем отчаянно кинулись на приступ: бросились в канавы, чтобы лезть на валы. Бу-хо-хо! Грохочут единороги и картечью очищают рвы. Лихо работают пушки. Беспрерывно выстрел за выстрелом несутся с бастионов, и целыми рядами падают черкесы по канаве, а на смену павшим новые толпы отчаянных стремятся в канаву и под новыми выстрелами так же ложатся на только что поверженные изуродованные, растерзанные трупы.
Беспрерывно ухают пушки, точно стонут от натуги. Картечь их с визгом фыркает по трупам, все больше и больше наполнявшим канаву. До самого света продолжались страшные, свирепые, бешеные приступы черкесов, стремившихся во что бы то ни стало взять крепость. Но крепость отлично постояла за себя: ни один черкес, избежавший пушечных снарядов, не пробрался дальше вала и, едва только показывался над валом, немедленно сталкивался штыком под обрыв на крючья. К утру канавы переполнились трупами, сровнялись с землей. Рассвело. Целыми буграми, кучами кровавого мяса по канаве, заполняя ее, лежали разбитые, размозженные трупы так упорно под покровом ночной темноты нападавших черкесов. При виде ужасного зрелища опомнившиеся черкесы отхлынули от крепости. Собрались оставшиеся в живых на ближайшей горе и стали молиться Аллаху — о чем? О даровании ли победы над «кирипким урусом» или же плакались по громадному числу бесполезно павших своих храбрецов! Пустили им из крепости несколько гостинцев от «стара мунтук» и расстроили густую толпу, венчавшую гору. Поспешно разрозненными группами спустились они (черкесы) с вершины и скрылись в горах.
(продолжение следует)
Начало касогов
Любопытно было бы вычислить точку отсчета, дату появления касогов. Тут очень важно разграничить этимологию слова, то есть происхождение слова касог и то, что в него вложили в каганате в 7-10 веке в Хазарии. Само слово происходит от воинственного народа касков, жившего на несколько столетий раньше в Малой Азии. Баски, гасконцы — фонетические производные от касков. А современное значение слова касог появилось после 668 года. В этот год Орда Бат-баяна признала власть Хазарского каганата. Аспарух увел большую часть булгар на Дунай. Вместе с ними ушла и древняя слава, сила, самоназвание булгар. На Кубани Баб-баян потерял даже столицу Фанагорию. Его направили нести государственность и порядок в земли зихов и абазгов. Потребовалась новая общая идеология, новые правила жизни и система ценностей для новой степной державы. Вот с 668 и до 680 года возникло наднациональное, военно-территориальное устройство степных рыцарей на северо-западном Кавказе. В 680 году хазары успешным походом уже согнали Аспаруха с Днепра. В 685 году разгромили Закавказье. Именно в 680 вместо Великой Булгарии в летописях появилась Хазария. Бурлящий котел воинственных степняков, стянувшихся под знамена победившей в походах Хазарии и стал началом касожской (казацкой, казачьей) эры.
Иначе и не объяснить отсутствие следов касогов в древней культуре адыгов и алан, их нет в языке и песнях. Руника пропала, как будто и не было ее никогда. А тут логический вывод, пропал каганат — пропали следы касогов, бывших частью Хазарии. Зато у славян, куда откочевали при Святославе и Мстиславе наши степняки, касоги сохранились в летописной культуре, а руника в русском языке. Вот и доказательство полиэтничности чубатых степных рыцарей.
вторник, 24 декабря 2019 г.
4-я часть
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
Вот они уже и в крепости, и тут только вполне очухался писарек и стал бояться последствий своей малиновой экскурсии, но благодаря Гусарову все обошлось благополучно. Под вечер к Гусарову явились перебежчики и сообщили, что черкесы огромным скопищем собираются напасть на Абин. Тотчас был подан строжайший приказ усилить до последней степени бдительность охраны. Чуть не днем еще ворота были забиты. Все в крепости подтянулось, все было на чеку, спустилась на землю темная, безлунная ночь. Крепость погрузилась в тревожный сон, и только часовые стоят на валу, перекликаясь протяжными звонкими окликами:
— Слу-ша-ай!
Да птичка-дремлюга в сонном лесу упорно не слушается предостережений бдительных часовых и негромко твердит свое опасное признание:
— Сплю! Сплю!
Спокойно протекает чуть не половина ночи. Ничего подозрительного незаметно, и только изредка тревожному уху часовых начинает мерещиться какой-то неясный, неопределенный шум: не то горная речка шумит на перекатах, не то ветерок шевелит листву на сонных деревьях, не то иное что — не разобрать. Но все же вчерашняя дремота не идет на ум тревожно настороженных часовых. Не слушается заливная песня соловьиная. Невольная оторопь нападает на часовых, и чаще и звонче обыкновенного несется среди безмолвной ночной тишины их взбудораживающий оклик: «Слу-ша-ай!» Вот зафыркали казацкие лошади у коновязи, да крепостная собачка ни с чего ради вдруг так тоскливо завыла.
— На свою голову! — прикрикнул на нее проснувшийся казак. — Цибэ! А щоб тоби здохла, чертова кукла!
А ночь как нарочно еще темнее стала: с моря надвинулись тучи и сплошной пеленой закрыли небо, уничтожив и слабый звездный свет. Вокруг все темно и тихо. И начинает мало-помалу оседать взбудораженное внимание. Понемногу предрассветная дрема овладевает часовыми и думается им в борьбе с дремотой: ну разве можно ожидать нападения в такую темень, да еще в незнакомой обстановке? И все слабее, притупленнее становится внимание часовых. Все меньше прислушиваются они к неопределенному слабому шуму извне. Стоит часовой, слегка подремывает, хотя и старается не спать окончательно. И замечает он, чуть померещится ему, как будто пробирается в амбразуру собака серая, большая. Чуть заметно проползет и приляжет, его, что ли, боится. Присматривается часовой и никак за темнотою разобрать не может — в самом ли деле ползет что или, может, и вовсе ему только «ввыжжаиця»? Но нет — серая собака, сдается, все ближе к нему подбирается. И думает часовой: «Хиба видьма? Чого б собаци лазыть по амбразурам? Одначе на то вона й собака, щоб лазыть дэ йий здумаиця! А, може, видьма?»
(продолжение следует)
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
Вот они уже и в крепости, и тут только вполне очухался писарек и стал бояться последствий своей малиновой экскурсии, но благодаря Гусарову все обошлось благополучно. Под вечер к Гусарову явились перебежчики и сообщили, что черкесы огромным скопищем собираются напасть на Абин. Тотчас был подан строжайший приказ усилить до последней степени бдительность охраны. Чуть не днем еще ворота были забиты. Все в крепости подтянулось, все было на чеку, спустилась на землю темная, безлунная ночь. Крепость погрузилась в тревожный сон, и только часовые стоят на валу, перекликаясь протяжными звонкими окликами:
— Слу-ша-ай!
Да птичка-дремлюга в сонном лесу упорно не слушается предостережений бдительных часовых и негромко твердит свое опасное признание:
— Сплю! Сплю!
Спокойно протекает чуть не половина ночи. Ничего подозрительного незаметно, и только изредка тревожному уху часовых начинает мерещиться какой-то неясный, неопределенный шум: не то горная речка шумит на перекатах, не то ветерок шевелит листву на сонных деревьях, не то иное что — не разобрать. Но все же вчерашняя дремота не идет на ум тревожно настороженных часовых. Не слушается заливная песня соловьиная. Невольная оторопь нападает на часовых, и чаще и звонче обыкновенного несется среди безмолвной ночной тишины их взбудораживающий оклик: «Слу-ша-ай!» Вот зафыркали казацкие лошади у коновязи, да крепостная собачка ни с чего ради вдруг так тоскливо завыла.
— На свою голову! — прикрикнул на нее проснувшийся казак. — Цибэ! А щоб тоби здохла, чертова кукла!
А ночь как нарочно еще темнее стала: с моря надвинулись тучи и сплошной пеленой закрыли небо, уничтожив и слабый звездный свет. Вокруг все темно и тихо. И начинает мало-помалу оседать взбудораженное внимание. Понемногу предрассветная дрема овладевает часовыми и думается им в борьбе с дремотой: ну разве можно ожидать нападения в такую темень, да еще в незнакомой обстановке? И все слабее, притупленнее становится внимание часовых. Все меньше прислушиваются они к неопределенному слабому шуму извне. Стоит часовой, слегка подремывает, хотя и старается не спать окончательно. И замечает он, чуть померещится ему, как будто пробирается в амбразуру собака серая, большая. Чуть заметно проползет и приляжет, его, что ли, боится. Присматривается часовой и никак за темнотою разобрать не может — в самом ли деле ползет что или, может, и вовсе ему только «ввыжжаиця»? Но нет — серая собака, сдается, все ближе к нему подбирается. И думает часовой: «Хиба видьма? Чого б собаци лазыть по амбразурам? Одначе на то вона й собака, щоб лазыть дэ йий здумаиця! А, може, видьма?»
(продолжение следует)
понедельник, 23 декабря 2019 г.
Геленджик в декабре 2019
Мангальная Беладжо на улице Кирова
Памятник в центре Первомайского сквера
Новогодняя растительность вместо снега, сегодня +16
Пляж с декабрьской надписью КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО
Кормление чаек как вид отдыха очень популярен среди местных и бздыхов
Еще кормление чаек и уток, с килограммом перловки или хамсы можно часами сидеть среди шумной стаи крылатых всех мастей.
Материализация названия города в памятнике. Белая невеста. Хотя украденные на продажу туркам девушки выглядели немного иначе на невольничьем рынке.
Афиша новогодних мероприятий на декабрь-январь в Геленджике в большом разрешении, сохраните себе фото, кому по пути.
Памятник в центре Первомайского сквера
Новогодняя растительность вместо снега, сегодня +16
Пляж с декабрьской надписью КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО
Кормление чаек как вид отдыха очень популярен среди местных и бздыхов
Еще кормление чаек и уток, с килограммом перловки или хамсы можно часами сидеть среди шумной стаи крылатых всех мастей.
Материализация названия города в памятнике. Белая невеста. Хотя украденные на продажу туркам девушки выглядели немного иначе на невольничьем рынке.
Афиша новогодних мероприятий на декабрь-январь в Геленджике в большом разрешении, сохраните себе фото, кому по пути.
Mini cooper parking ONLY
суббота, 21 декабря 2019 г.
3-я часть
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
После обеда вздумалось писарьку отправиться по малину, которая огромными кустами росла невдалеке от крепости. Благополучно добрался он до малинника и принялся уписывать малину до самозабвения и так увлекся, что не заметил, как из лесу показалось несколько черкесов. Видя, что «чернамур» слишком углубился в свое занятие, черкесы стали потихоньку объезжать его, чтобы отрезать дорогу к крепости. Заметил их писарь только тогда, когда те стали почти наперерез его пути. Ахнул Григорович от неожиданности и с испугу закричал:
— Ряту-уйтэ! — и юркнул под кусты малинника. Кинулись черкесы в кусты, ширяют шашками, а писарек мечется ползком из стороны в сторону и так испугался, что даже и слезы не текут у него, а только безнадежно шепчет побелевшими губами:
— Пропав я, пропав я!
Из крепости заметили черкесов еще раньше писарька и уже выслали помощь. А в голове у писарька вихрем кружились невеселые мысли — думалось, поймают его черкесы, непременно свяжут и увезут в горы, далеко от родной Черномории, в чужие незнакомые места, до «нэхрыстив», а там или убьют, или станут таскать как собаку, заставят через силу работать вечным «крэпаком». Убежать нечего и думать, а на выкуп надежда плохая. Пропал навеки, пропал в неприязненных, хмурых, холодных горах. Не видать ему больше родных Чегрынивских хуторов и широкого лимана, где протекло его недавнее детство. Не видать ему дорогой старушки матушки Ивановны. И с тоскою «зарикался» он: «Если спасет меня Бог, никогда не пойду больше по малину!» В смертельном страхе мечется писарек под кустами малинника, думает, последняя минута его приходит и вдруг замечает, что черкесы перестали его искать и куда-то девались и только слышен многочисленный лошадиный топот. Посидел — посидел писарек и осмелился, чуточку выглянул из-под кустов и видит он — черкесы удирают во все лопатки к лесу, а следом за ними с двумя, тремя десятками казаков птицей несется полковник Гусаров и уже вытащил наголо свою знаменитую «наливную» шашку. Силы был он непомерной. Вот догнал он одного отсталого черкеса, махнул своей «наливной» и распустил его на две половины: от плеч и до самого седла разрубил черкеса, и свесилась одна половина тела на одну сторону седла, а другая на другую. Остальные черкесы успели скрыться в лесу. Далее Гусаров за ними не гнался, боясь наскочить на засаду, да и цель была достигнута: писарька в обиду не дали.
Подъехал Гусаров с казаками к малиннику и давай журить писарька:
— Бачь, бисовой души дытына. Я ж тоби казав — ны бигай! Пропав бы ни за цапову душу.
А писарек с радости не знает, что и говорить, и только бессмысленно твердит: «Ваш... Ваш... Ваш...»
— Та тэпэр наш, — засмеялся Гусаров. — Та лучче тикай, мыркуй у крипость. Як бы ты ны годував мэнэ хвазанамы, зроду б ны пойихав сам выручать тэбэ, бисовой души хлопця!
(продолжение следует)
Тюркоязычность Хазарии?
Тюркоязычность Хазарии является вторым основным долгоживущим мифом о Хазарском каганате после иудаизма. Простой посыл — на развалинах 2-го Тюркского каганата появилась Хазария, и, хоп, всех граждан автоматически записали в тюрки. Чушь и злая рука современного пантюркизма. Записали как, впрочем, и любую другую империю по господствующему этносу. Это как — албанцы есть славяне, потому что жили в Югославии, а поляки есть немцы, так как входили в состав 3-го рейха.
1. Очевидно, что империю населяли завоеванные народы, разноязычные и разноверующие.
2. Кубано-донское руническое письмо не читается при помощи тюркских рун
3. Аланское письмо существовало на Северном Кавказе задолго до Тюркского каганата. Есть письменные источники.
4. Потомки населения Хазарии: адыги, осетины, славяне, болгары, казаки, венгры — совсем не тюрки.
5. Сам термин «тюрки, тюркский» не корректно употреблять в современном значении для тех времен. Между прочим, «Тор, Тора, керкеты, торки» — производные слова от термина «государство, закон». Тюркский в 7-10 веке, как принадлежащий к определенной системе. Но совершенно не этнический термин.
6. В раскопанных курганах Северного Кавказа того времени нет монголоидов. Протобулгарская круглоголовость имеет аналоги в Согдее и Балхе (Таджикистан и Афганистан).
7. Не найдено пока даже захоронений собственно хазар Салтово-Маяцкой культуры. Все захоронения четко определяются как булгарские, аланские, касожские и смешанные типы.
8. Термин «хазар» обозначает в персидском и армянском языках тысячу. То есть военно-территориальные общины каганата.
Тюркоязычность Хазарии является вторым основным долгоживущим мифом о Хазарском каганате после иудаизма. Простой посыл — на развалинах 2-го Тюркского каганата появилась Хазария, и, хоп, всех граждан автоматически записали в тюрки. Чушь и злая рука современного пантюркизма. Записали как, впрочем, и любую другую империю по господствующему этносу. Это как — албанцы есть славяне, потому что жили в Югославии, а поляки есть немцы, так как входили в состав 3-го рейха.
1. Очевидно, что империю населяли завоеванные народы, разноязычные и разноверующие.
2. Кубано-донское руническое письмо не читается при помощи тюркских рун
3. Аланское письмо существовало на Северном Кавказе задолго до Тюркского каганата. Есть письменные источники.
4. Потомки населения Хазарии: адыги, осетины, славяне, болгары, казаки, венгры — совсем не тюрки.
5. Сам термин «тюрки, тюркский» не корректно употреблять в современном значении для тех времен. Между прочим, «Тор, Тора, керкеты, торки» — производные слова от термина «государство, закон». Тюркский в 7-10 веке, как принадлежащий к определенной системе. Но совершенно не этнический термин.
6. В раскопанных курганах Северного Кавказа того времени нет монголоидов. Протобулгарская круглоголовость имеет аналоги в Согдее и Балхе (Таджикистан и Афганистан).
7. Не найдено пока даже захоронений собственно хазар Салтово-Маяцкой культуры. Все захоронения четко определяются как булгарские, аланские, касожские и смешанные типы.
8. Термин «хазар» обозначает в персидском и армянском языках тысячу. То есть военно-территориальные общины каганата.
Свою историю своими руками
Материальную культуру касогов очень трудно пощупать руками. Прошло более 1000 лет, вещи из курганов пришли в негодность. В отличие от скифов, у касогов стрелы, сабли, стремена, копья, шлемы были железными, у железа очень плохая сохранность в сырой земле. Плюс чудный древний обычай кремации вещей покойного вместе с телом. Ритуальный обычай деформации предметов из некрополя, чтобы они не могли нанести вред нам, живым. Из того, что осталось из материальной культуры, многое находится у коллекционеров и в музеях. Самостоятельные раскопки и продажа предметов эпохи уголовно наказуемы. Да и цены высокие. Например, аланский топорик в ужасном состоянии стоит 2000 руб. Перстень касога состоящий из куска ржавчины и обгоревшего стекла стоит 500 руб. Многие вещи, например, фляга-баклажка из Новочеркасского музея истории казачества с рунической надписью уникальны и существуют в одном экземпляре. Короче говоря, зная размеры, цвет, форму предмета, его можно изготовить для школьного музея из подручных материалов. В магазинах хобби масса материалов: фимо-глина, скульптурная глина, гипс, скульптурный пластилин и т. д. Есть материалы имитирующие стекло, металлы, блеск. Нужен список знаковых предметов касожской эпохи с подробным описанием размеров и процесса изготовления. Это может быть: салтовская лошадка, подковы, дирхем, султанчик коня, удила с псалиями, палаш, баклажка, аланский топорик, наконечники стрел и копий, мотыжка, походный серп, лицевая маска касога, наборный пояс с бляшками, альчики с рунами. Вариантов множество, шкафчик-музей по силам запустить каждой школе. Материалы недорогие, по сравнению с оригиналами, время на изготовление и само место для работы минимальные. Так для изготовления аланского топорика у меня ушло около часа, глины потрачено на 70 руб. Пусть дети своими руками попробуют лепить свою историю, а не американских мультяшных героев, зомби и кошек.
Баклажка-фляга
Надпись кубано-донским средневековым письмом на фляге из Новочеркасского музея истории казачества (VIII-X век).
Руника выписана острием какого-то орудия или оружия до обжига. Надпись выполнена на касожском языке буквами кубано-донского письма. Таких фляг много по южнорусским музеям. Их клали в могилу воину вместе с наборным поясом как неотъемлемую собственность.
Баклажка — сосуд для воды, кумыса или вина. Баклажки Новочеркасского музея имеют форму низкого цилиндра высотой около 8 см при диаметре 30—35 см. Надписи на баклажках расположены одинаково по краю лицевой стороны — под горлом с ручками. На сегодняшний день существует десяток вариантов перевода рунической надписи. Читают как тюркские и славянские руны, справа налево и слева направо. Сверху от горлышка и снизу от донышка. Наш вариант — кубано-донское средневековое письмо по материалам Турчанинова Г.Ф. и Живко Войникова. Надпись: «Луха Кайсих. Кан кайсихи», то есть известный касог, вождь касогов. Высота букв 1 см, использовал три разных ширины: 1см, 0,5 см, 0,3см для выдавливания деталей руники. После изготовления надпись прочерчена черным фломастером. Чертил на сыром материале. После просушки или выпекания наносить рунику, на мой взгляд, более трудоемкий вариант. На баклажку требуется около килограмма фимо-глины. Можно значительно уменьшить вес и расход материала изготовлением круга из пенопласта или дерева диаметром 28-29 см и высотой 6-7 см. И формировать модель на таком круге гораздо быстрее и удобнее. Баклажка неплохо будет смотреться на стене комнаты или класса.
Артамонов М.И. Надписи на баклажках Новочеркасского музея
Байчоров С.Я. Древнетюркские рунические памятники таб. 113
Турчанинов Г.Ф. Древние и средневековые памятники осетинского письма и языка (стр. 78-102) (фото стр. 214)
Кызласов И. Л. Рунические письменности евразийских степей стр. 248
Аланский топорик
Пусть вас не смущает слово аланский. Это название формы топора. Аланские топорики часто находят в курганных захоронениях по обряду трупосожжения, то есть касожских. Наш топорик существенно отличается от варяжского весом и формой. В киноиндустрии и художники часто путают варяжский и аланский топорик. Славянский топорик тоже по форме отличается от алано-касожского. Размеры и форму взял из книги Кочкарова У. Ю. Вооружение воинов Северо-Западного Предкавказья VIII-XIV вв. стр. 63-74. Выбран аланский топорик именно из касожского захоронения. Фото стр. 164. Длина топорища 60-100 см. Диаметр 2,5 см. Длина топорика 9-24 см. Длина лезвия 7-13 см. Ширина лезвия 3-7 см. Сечение обушка бывает круглое и квадратное. Форма сечения топорища овальная. Технологически выбиралась длинная палка твердых пород дерева, топорик просовывался с тонкого конца топорища до упора. Под топорик одевалась кожаная манжета для предотвращения проскальзывания вниз. Вверх топорик не мог проскользнуть из-за толщины топорища. Думаю, усиленная толщина топорища вверху еще имела эффект бейсбольной биты. Топорик после просушки или выпекания зачищаем и покрываем акриловой или восковой краской металлик.
Кочкаров У. Ю. Вооружение воинов Северо-Западного Предкавказья VIII-XIV вв.
5-я часть
Киселева В.А.
«Настин рушник»
Краснодар, 2010
стр. 77-82
Щедрый вечер
— Когда-то наши прабабушки считали, что коза — символ благополучия, богатства, урожайности. Потому и «водят» козу и угощают ее всем, что попросит, — рассказывает бабушка Варя. — А вот с песней «Ой, сив Хрыстос та вэчеряты» («Ой, сел Христос ужинать») дело обстоит сложнее. Вы же понимаете, что Новый год — это новая жизнь. И в этот день Божья Матерь просит у сына своего ключи от рая и ада, чтобы отпустить души. Только одну душу не выпускает потому, что она согрешила. Даже не согрешила, а только подумала. Это значит, что грехом считается не только действие, но даже мысль о нем.
— Бабушка, понятно, что «в нэдилю рано та й поснидала» (в воскресенье рано поела), а почему «в пятныцю рано та й заспивала» (в пятницу рано запела), тоже грех? — спросил Вика.
— Это другая история, и я расскажу о пятницах в другой раз. Лучше послушайте, о чем рассказывает песня «Ой, учора из вэчора». Вечером пасла Меланья два селезня (уточки). Пока пасла — потеряла, а пока искала — заблудилась. Пришла она в чистое поле, там Василий плужком машет. Просит она довести ее до дома и обещает за это уважать и утром поливать.
— А что она поливает? Цветы? — последовал вопрос.
— Нет, сейчас у нас есть водопровод, ванны и раковины, а раньше этого не было. Воду брали в колодце и ковшиком поливали на руки, когда умывались.
Вот и обещает Меланья поливать по утрам на руки воду при умывании.
Меланья не ленива — моет чашки и ложки. Конечно, уже который день праздники, и гости ходят ежедневно. С 7 января «рожествувалы», то есть поздравляли с Рождеством, а теперь — Щедрый вэчир. Опять гостей много. Приходится хозяйкам мытьф много посуды.
— Она трудолюбивая, раз подметает по дворам. Только что она подметает на скамейках?
— Никаких скамеек она не подметает!
— Как же, бабуля? Мы ведь поем «пидмита по дворам та по лавкам», а лавки — это скамейки.
— Дело в том, что раньше маленькие магазины называли лавками!
— А что она подметает?
— Продукты раньше заготавливали на всю зиму. Их должно было хватить до нового урожая. А тут праздники один за другим! Для семьи готовят угощения, гостей потчуют! Раньше, когда гости хорошо покушали, не оставив ничего на столе, говорили: «Хорошо подмели», то есть все съели.
Вот и получается, что это образное выражение означает, что Меланья не двор подметает, а что за праздники съедено много продуктов! Наверное, за щедрое угощение и кланяется Меланья хозяину, благодарит его.
Закончился Щедрый вечер. Усталые ребятишки спят в своих кроватках и видят веселые добрые сны.
Бабушка вместе с мамой на кухне готовят на утро Глебушке пшеницу, а для тех, кто рано утром придет «посевать», подарки и угощение.
(окончание)
Киселева В.А.
«Настин рушник»
Краснодар, 2010
стр. 77-82
Щедрый вечер
— Когда-то наши прабабушки считали, что коза — символ благополучия, богатства, урожайности. Потому и «водят» козу и угощают ее всем, что попросит, — рассказывает бабушка Варя. — А вот с песней «Ой, сив Хрыстос та вэчеряты» («Ой, сел Христос ужинать») дело обстоит сложнее. Вы же понимаете, что Новый год — это новая жизнь. И в этот день Божья Матерь просит у сына своего ключи от рая и ада, чтобы отпустить души. Только одну душу не выпускает потому, что она согрешила. Даже не согрешила, а только подумала. Это значит, что грехом считается не только действие, но даже мысль о нем.
— Бабушка, понятно, что «в нэдилю рано та й поснидала» (в воскресенье рано поела), а почему «в пятныцю рано та й заспивала» (в пятницу рано запела), тоже грех? — спросил Вика.
— Это другая история, и я расскажу о пятницах в другой раз. Лучше послушайте, о чем рассказывает песня «Ой, учора из вэчора». Вечером пасла Меланья два селезня (уточки). Пока пасла — потеряла, а пока искала — заблудилась. Пришла она в чистое поле, там Василий плужком машет. Просит она довести ее до дома и обещает за это уважать и утром поливать.
— А что она поливает? Цветы? — последовал вопрос.
— Нет, сейчас у нас есть водопровод, ванны и раковины, а раньше этого не было. Воду брали в колодце и ковшиком поливали на руки, когда умывались.
Вот и обещает Меланья поливать по утрам на руки воду при умывании.
Меланья не ленива — моет чашки и ложки. Конечно, уже который день праздники, и гости ходят ежедневно. С 7 января «рожествувалы», то есть поздравляли с Рождеством, а теперь — Щедрый вэчир. Опять гостей много. Приходится хозяйкам мытьф много посуды.
— Она трудолюбивая, раз подметает по дворам. Только что она подметает на скамейках?
— Никаких скамеек она не подметает!
— Как же, бабуля? Мы ведь поем «пидмита по дворам та по лавкам», а лавки — это скамейки.
— Дело в том, что раньше маленькие магазины называли лавками!
— А что она подметает?
— Продукты раньше заготавливали на всю зиму. Их должно было хватить до нового урожая. А тут праздники один за другим! Для семьи готовят угощения, гостей потчуют! Раньше, когда гости хорошо покушали, не оставив ничего на столе, говорили: «Хорошо подмели», то есть все съели.
Вот и получается, что это образное выражение означает, что Меланья не двор подметает, а что за праздники съедено много продуктов! Наверное, за щедрое угощение и кланяется Меланья хозяину, благодарит его.
Закончился Щедрый вечер. Усталые ребятишки спят в своих кроватках и видят веселые добрые сны.
Бабушка вместе с мамой на кухне готовят на утро Глебушке пшеницу, а для тех, кто рано утром придет «посевать», подарки и угощение.
(окончание)
пятница, 20 декабря 2019 г.
4-я часть
Киселева В.А.
«Настин рушник»
Краснодар, 2010
стр. 77-82
Щедрый вечер
Только станет Коза рядом со всеми пришедшими, как начинают петь:
1. Ой, учора из вэчора
Пасла Мыланка два качура.
2. Пасуючи загубыла,
Шукаючи заблудыла.
3. Та й прыбылася в чистое полэ,
Там Васылько плужком орэ.
4. Ой, Васылько, мий батэнько,
Довэды ж ты мэнэ до домоньку
5. Я тэбэ буду шануваты,
Рано утром полываты.
6. Наша Мыланка ны лэныва:
Чашки та ложки сама мыла.
7. Наша Мыланка — пидмиталка,
Пидмита по дворам та по лавкам.
8. А ты, Мыланка, ны лэныся,
Старшому пану поклоныся.
9. А ты, хозяин, ны скупыся,
З нашой Мыланкой розплатыся.
Щедрый вэчир!
Пока поется песня, Мыланка, девочка, одетая в украинский костюм, с веночком, который украшен разноцветными лентами, «играет» песню. Из своей корзиночки она достает уточку (качура), которую «потеряла», ковшик, из которого «поливает», веничек, которым «подметает».
На словах «а ты, Мыланка, ны лэныся, старшому пану поклоныся» кланяется хозяину дома, а хозяин дарит ей подарок.
После этого с песней все уходят:
Щедрый вэчир, добрый вэчир,
Добрым людым на здоровье!
У малышей, хоть с трудом запоминаются незнакомые слова, вопросов не возникает, а те, кто постарше, простя объяснить, что означают песни, которые поют, и почему водят не корову, не свинью, а именно козу.
(продолжение следует)
Киселева В.А.
«Настин рушник»
Краснодар, 2010
стр. 77-82
Щедрый вечер
Только станет Коза рядом со всеми пришедшими, как начинают петь:
1. Ой, учора из вэчора
Пасла Мыланка два качура.
2. Пасуючи загубыла,
Шукаючи заблудыла.
3. Та й прыбылася в чистое полэ,
Там Васылько плужком орэ.
4. Ой, Васылько, мий батэнько,
Довэды ж ты мэнэ до домоньку
5. Я тэбэ буду шануваты,
Рано утром полываты.
6. Наша Мыланка ны лэныва:
Чашки та ложки сама мыла.
7. Наша Мыланка — пидмиталка,
Пидмита по дворам та по лавкам.
8. А ты, Мыланка, ны лэныся,
Старшому пану поклоныся.
9. А ты, хозяин, ны скупыся,
З нашой Мыланкой розплатыся.
Щедрый вэчир!
Пока поется песня, Мыланка, девочка, одетая в украинский костюм, с веночком, который украшен разноцветными лентами, «играет» песню. Из своей корзиночки она достает уточку (качура), которую «потеряла», ковшик, из которого «поливает», веничек, которым «подметает».
На словах «а ты, Мыланка, ны лэныся, старшому пану поклоныся» кланяется хозяину дома, а хозяин дарит ей подарок.
После этого с песней все уходят:
Щедрый вэчир, добрый вэчир,
Добрым людым на здоровье!
У малышей, хоть с трудом запоминаются незнакомые слова, вопросов не возникает, а те, кто постарше, простя объяснить, что означают песни, которые поют, и почему водят не корову, не свинью, а именно козу.
(продолжение следует)
2-я часть
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
Тупо, тоскливо тянется ночь. Одни часовые сменяются другими, другие третьими. Над сонной крепостью звенят оклики часовых, и зорко всматриваются они в ночную темень, стараясь не промигатб чего-либо подозрительного, а сон против воли властно смежает очи х; пугливо вскидываются они в темноте и выкрикивают очередное:
— Слу-ша-а-ай!
Но вот на однообразном сером фоне неба на востоке появляется слабый, нерешительный призрак света далекого солнца. И еще больше клонит сон часовых. А поток света неудержимо льется, все усиливается, все окрашивается, из бледного, чуть заметного пятна разрастается в нежно-розовую зарю, охватывающую половину неба. Мягкими, нежными тонами играет заря. Пышно встает огромная пылающая «свитова зарныца», и крепость просыпается. Из-за гор, сияя светом неприступным, показывается животворящий царь природы — солнце. День настал. Кончилась робкая ночная неуверенность. Коменданту докладывают о благополучии крепости. Открываются крепостные ворота. Казаки спускаются к речке за водою.
— Эй, черкес, — кричит один из них появившимся перед крепостью мирным черкесам: — сату (давай) груш, кыслыць — пышком у патронташи! (т. е. заплачу потихоньку тем, что в патронташе — порохом).
— Сату, сату, сату! — отвечает обрадованный черкес.
— Уцэ! Да як же ты здорово навчився на ийхнему балакать! — удивленно замечает казаку приехавший в гости приписной черноморский новосел.
— Э, я з нымы, бисовыми душамы, дэнь-у-дэнь зуб-за-зуб рижусь! — самодовольно отвечает польщенный казак.
Стеблиевский писарек Григорович, по прозвищу Ивановнэнько, отправляется осматривать расставленные на ночь по зарослям пружины и через короткое время счастливый возвращается обратно, за поясом у него болтается несколько штук фазанов. В крепости навстречу ему попадается толстый полковник Гусаров, очерноморившийся черкес.
— Ты вжэ, бисовой души дытына, наловыв хвазанив! — благодушно говорит он. — Дай же й мэни хочь одного.
Григорович охотно дает ему лучшего фазана и, улыбаясь, уходит дальше.
— Гляды, бисовой души хлопэць, ны попадысь черкэсам: пропадэшь за курку! — заботливо кричит ему вслед Гусаров.
— Никак нет, ваше высокоблагородие, — отвечает Григорович. — Я осторожно.
И расходятся в разные стороны.
(продолжение следует)
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
Тупо, тоскливо тянется ночь. Одни часовые сменяются другими, другие третьими. Над сонной крепостью звенят оклики часовых, и зорко всматриваются они в ночную темень, стараясь не промигатб чего-либо подозрительного, а сон против воли властно смежает очи х; пугливо вскидываются они в темноте и выкрикивают очередное:
— Слу-ша-а-ай!
Но вот на однообразном сером фоне неба на востоке появляется слабый, нерешительный призрак света далекого солнца. И еще больше клонит сон часовых. А поток света неудержимо льется, все усиливается, все окрашивается, из бледного, чуть заметного пятна разрастается в нежно-розовую зарю, охватывающую половину неба. Мягкими, нежными тонами играет заря. Пышно встает огромная пылающая «свитова зарныца», и крепость просыпается. Из-за гор, сияя светом неприступным, показывается животворящий царь природы — солнце. День настал. Кончилась робкая ночная неуверенность. Коменданту докладывают о благополучии крепости. Открываются крепостные ворота. Казаки спускаются к речке за водою.
— Эй, черкес, — кричит один из них появившимся перед крепостью мирным черкесам: — сату (давай) груш, кыслыць — пышком у патронташи! (т. е. заплачу потихоньку тем, что в патронташе — порохом).
— Сату, сату, сату! — отвечает обрадованный черкес.
— Уцэ! Да як же ты здорово навчився на ийхнему балакать! — удивленно замечает казаку приехавший в гости приписной черноморский новосел.
— Э, я з нымы, бисовыми душамы, дэнь-у-дэнь зуб-за-зуб рижусь! — самодовольно отвечает польщенный казак.
Стеблиевский писарек Григорович, по прозвищу Ивановнэнько, отправляется осматривать расставленные на ночь по зарослям пружины и через короткое время счастливый возвращается обратно, за поясом у него болтается несколько штук фазанов. В крепости навстречу ему попадается толстый полковник Гусаров, очерноморившийся черкес.
— Ты вжэ, бисовой души дытына, наловыв хвазанив! — благодушно говорит он. — Дай же й мэни хочь одного.
Григорович охотно дает ему лучшего фазана и, улыбаясь, уходит дальше.
— Гляды, бисовой души хлопэць, ны попадысь черкэсам: пропадэшь за курку! — заботливо кричит ему вслед Гусаров.
— Никак нет, ваше высокоблагородие, — отвечает Григорович. — Я осторожно.
И расходятся в разные стороны.
(продолжение следует)
четверг, 19 декабря 2019 г.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)