Журнал «Казачье единство»

№ 026

1959 год

М. Гаврилов

 

Атаманский курган

Зимой я в степи заблудился,

Забылся и путь потерял,

Не знаю, как я очутился

У балки, которой не знал.

Холодное солнце спускалось,

Ночь длинными тенями шла,

Мне времени мало осталось,

Пошел я вдоль балки спеша;

Темней и темней становилось,

Мороз все, как будто крепчал,

Тревогою сердце забилось,

Терять я терпенье начал.

Куда я иду — сам не знаю

Все тихо и мертво кругом;

Быть может совсем потеряюсь,

Замерзну в степи я потом.

Не помню, куда я забрался,

Как долго бесцельно я шел;

Пронзительный ветер поднялся

И снег по степи он помел.

Устал я, ушли сразу силы,

Прошла дрожь по телу всему

И руки и ноги остыли,

Куда мне идти, не пойму.

Завыли волки где то нудно,

Напал на меня сильный страх,

Вперед побежал безрассудно,

Не чуя усталость в ногах.

Но вдруг я упал и скатился,

В глубокую балку на дно,

Не знаю,как я не разбился,

Мне было тогда, все равно.

Подняться не мог, все болело,

Все силы совсем растерял,

Кровь в жилах моих леденела,

Недвижно, как мертвый лежал.

Все мысли мои закружились,

Забыться хотелось мне сном;

Зловеще вверху засветились,

Глаза у волков огоньком.

Мороз придавил посильнее,

Сильней ветер стал завывать,

А в балке всем телом немея,

Начал будто я замерзать.

Мне снилось, что балкою темной

Идет одинокий старик,

Широкий в плечах и огромный,

Без меры во всем он велик;

Зарос он густой бородою,

Глаза, как-то, хмуро глядят,

Как будто бы думой одною,

Он в жизни своей был занят.

Заметил меня на дне балки,

Подходит с улыбкой ко мне,

Оскалясь попятились волки,

В морозной растаяли тьме.

— Ты, што-ж, казачонок, тут вздумал,

Спокойно штоль спать до утра?

Иль чорт тебя видно попутал,

Замерзнешь, глупыш, навсегда.

Ты чей будешь? А, — ну я знаю,

Забрел ты совсем не туда;

Я часто теперь замечаю,

Случается с вами беда.

Какие вы стали шальные,

Приходится мне вас спасать

И степи свои вы родные,

Все стали теперь забывать.

Ну, что же,сынок? Тут беспечно

Всю ночь ты не будешь лежать;

Ведь дома теперь бесконечно,

В заботе тревожится мать.

Ты, глупый, еще несмышленый,

С годами научится жить,

Бедой и нуждой наученный,

Еще будешь Дону служить.

Ко мне он склонился тихонько,

Легко, как перо, вверх поднял,

Полою закрыл, как ребенка;

В холодной степи зашагал.

Мелькнули снега мне не ясно,

Крутилась и плыла земля,

Мне стало тепло и приятно,

Лишился сознания я.

— Сынок, да ты што-ж, аль не слышишь?

Глаза я начал раскрывать,

А рядом ко мне наклонившись,

Сидела в слезах моя мать.

— Как мы за тебя все боялись,

Не знали, куда ты пропал;

Вдруг: слышим в окно постучались

И ты на пороге лежал…

Легенду я вспомнил степную,

Татарских далеких веков:

Пошел Панатай-хан войною

На Дон покорить казаков.

Навстречу ему из Курмана

Набрал Казаков Атаман

И против всесильного хана

Повел их на вражеский стан.

Бой длился кровавый до ночи,

Никто не хотел уступать;

Устали, упали без мочи,

От битвы бойцы отдыхать.

А ночью, в татарской одежде,

Прополз атаман до шатра,

Где хан не теряя надежды,

Спокойным сном спал до утра.

Сверкнул острый нож атамана,

Глаза загорелись огнем,

Послышался хрип смертный хана

И стража проснулась кругом.

Напрасно, как лев отбивался,

От стражи лихой атаман,

Напрасно с отчаяньем дрался,

Он пал обессилив от ран.

На утро татары смешались

И стали к себе уходить,

Донцы вслед за ними погнались,

В степи до конца их разбить.

Победу Казачество пело,

Остался в степях грозный хан

И там, где нашли его тело

Стоит Папатаев курган.

Своего-ж атамана зарыли

У балки, где ханский был стан

И все до сих пор не забыли

Большой Атаманский курган.

Гремячую балку все знают,

Пустынна она и дика

И часто там ночью встречают,

Идущего вдаль старика.

И ходит в степи он веками,

Суров и задумчив всегда,

Глядит: может быть с казаками

В ночи приключилась беда.