18-я часть
Записка полковника Шарапа С.А.
Чтобы покончить с Короленком, приведу факт, характеризующий его.
2-3 мая, когда Евдокимов был в Екатеринодаре, Короленко тоже приехал туда. Между дворянством перед составлением ультиматума заговорили, что следовало бы пригласить Короленко на общее собрание, потому что он живет в Ставрополе, мог бы быть хорошим толкователем настроений начальства. Магеровский и Кривцов, тоже артиллеристы и дальний родственник Короленко взялись передать приглашение и немедленно отправились к нему.
По изложении дела своего прихода Магеровский и Кривцов получили такой ответ:
— А! Вы пришли оскорблять меня в моем же доме?! Вы приглашаете меня на сборище, которого я знать не хочу. Мое вам почтение! Неугодно ли удалиться!
Около того времени, о котором я говорю, стали чаще приходить, все через Черника, известия из Черномории. Евдокимов с Забудским уехали. Царский приезд ожидался со дня на день. Раз, помню, Черник принес нам целую кипу писем, а с остальными поспешил к другим. Свои от матери и сестры Ольги я прочел с удовольствием, потому что они были спокойного содержания и с тем же: «все это глупости». А Каменский, стоя у окна, распечатывал последнее письмо. Я лежа наблюдал физиономию. Вдруг вижу лицо его передернулось, затем медленно потекли слезы. Я сел на своей скамье и ждал объяснений, если он меня этим удостоит.
— Он бач! Е людэ добри! — прохрипел он.
— А шо? — спросил я.
— А тэ, шо е добри людэ! От Дубонис, пыше шо всэ Вийсько за намы вбываеться, шо колы до того дийдэ, то й самого царя за нас прохатымуть!
— Нэхай воны за нас нэ вбываються, а колы пэрэд царэм стануть, то нэхай скажуть тэ, шо с тым пэрэсэлэнием подияно! — сорвалось у меня.
— И скажуть! И скажуть! — гневно ответил Каменский.
Теперь я должен говорить о том, что делалось не на моих глазах, но что будет сказано, в сути своей будет верно.
Евдокимов, по приезде в Екатеринодар, около половины сентября (теперь опять городишко тихий, смирный, патриархальный) потребовал Борзыка и в лице его сделал внушение панству, что де... «и более вас сатрапы никнут!»
Напрасное предупреждение! Вконец забитое «хамство» и без того не знало, как бы уловчиться «до самой рипици хвист одкусыть!»
Но сиятельный не знал древнего сказания о Фениксе. Сей миф к удивлению изобразили из себя черноморские «барыни». И забавна и трогательна была эта история с черноморским барынями!
Имена их: жена Каменского — смирная, кроткая, бессловесная; Калери О. М. — добрая, бойкая, но не привыкшая выходить из круга семейного и круга близких знакомых; Шарап А. О. — спокойная, избегающая столкновения с кем бы то и с чем бы то ни было, но твердая и смелая там, где она, по убеждению, считала это нужным; и Ольга Шарап, как секретарь, с правом голоса, конечно уж задорного, потому — молодого.
Я принужден здесь сделать маленькое отступление. Недели за две до решительного шага барынь, был уже прислан в Екатеринодар по особому выбору начальства некий генерал Иванов, 13-го или 23-го, с титулом Наказного Атамана Кубанского Войска. Выбор сего чудища, как и вообще выбор Барятинского, был весьма удачен и соответствовал времени и месту. Представьте себе низкорослого бульдога, с шарообразною мордою и калмыцкими, звериными глазами — вот вам и Иванов. Я глубоко убежден, что этот человек и до генеральства дослужился и умер в том же ненормальном состоянии ума, которое выражается юридическим термином «невменяемость». Трус из трусов по природе, до невероятия дерзкий и нахальный с подчиненными, курд этот царствовал года 3-4, и, Боже мой, сколько можно было бы привести таких случаев за это время, что мало-мальски свежий человек, головой ручаюсь, не поверил бы!
Я сам имел с ним два столкновения, из которых одно было для меня неожиданно и заставило меня инстинктивно взяться за рукоятку кинжала, а другое было вызвано мною умышленно, дабы закончить складывавшийся у меня взгляд на этого монстра.
Представьте же себе, панство наше и без того было опешено донельзя, увидав нас на «ципуре», а тут вдруг налетает ураган среднеазиатских степей!
Иванов, получив инструкцию (или правильнее сказать — будучи спущен с цепи), усмирить и подавить строптивость черноморских панов, сей час по приезде собран поличных и произнес речь…
И что это была за речь! Даже без сжатых кулаков и бульдожьего реву! Ее после отпечатали в войсковой типографии, конечно уже в более приличном (по мнению корректора — самого оратора) виде.
Дело это происходило на площади старого собора, после молебствия, в разбитой, на этот случай, палатке и едва ли не той, что фигурировала в войсковом саду в двадцатых числах мая. Из присутствовавших ни один не только не пикнул, но после минуты молчания, во время которой Иванов грозно поводил глазами, Борзык рабски, смиренно начал было: «Воля ваша, воля начальства для нас, ваше превосходительство, за...»
— Молчать! — рявкнул чудище, стукнув кулаком по столу. — Вы слышали волю начальства и если вы у меня?! Берегитесь!!!
Никому не поклонившись, он быстро вышел, не хуже какого-нибудь разгневанного Худояр-хана.
Короленко П.П.
Переселение казаков на Кубань
Русская колонизация на Западном Кавказе
Екатеринодар, 1910 год
* * *
19-я часть
Записка полковника Шарапа С.А.
Полицмейстером тогда был живой Голуб Степан Иванович, отличавшийся особого рода способностью: он еще в молодых летах, в обер-офицерских чинах — знал от своей кухарки все мало-мальски скандальное, происшедшее на улицах Екатеринодара или в закоулках семейной жизни знакомых, за истекшие сутки.
Когда вышеупомянутые барыни (то есть О. М. Калери и Л. О. Шарап), часто видясь и изливая свои соболезнования об арестованных, пришли к решению лично подать прошение государю, — поджавшие хвост паны стали появляться к ним, но тайком, не иначе как по заходе солнца, таинственно, словом Борзык и Дубонос (в сущности добрые люди) участили к Л. О. Шарап, проектировали перед нею многослезные формы прошения и вообще советовали «иди, мол, а мы подывымось».
Полиция проведала об этом; Голубок счел долгом доложить по начальству и последовало секретное приказание: «следить за барынями, в приказании поименованными».
Царь уже готовился переправиться через Керченский пролив. Но барыни сами составили прошение. Секретарь их переписал его набело и собрались в моем доме для подписания сего документа. Содержание прошения заключалось в следующем:
«Наши мужья, сыновья и братья арестованы несправедливо и содержатся по тюрьмам и гауптвахтам. Ни какого возмущения противу начальства не было. Скромные заявления их о нуждах Войска, кровью своею запечатлевшего преданность свою престолу и отечеству, были превратно поняты начальством… а потому, мол, просим об освобождении заключенных!»
Решено было ехать на встречу государя: А. О. Шарап и О. М. Калери, чтобы во что ни стало вручить прошение по адресу. Попы благоговейно благословили их на подвиг.
Выехали наши барыни в наглухо закупоренном тарантасе, на своих и через два дня добрались до знаменитого канала (Река Протока у ст. Славянской (ныне). Раньше место это называлось Копыл).
Проведя сутки с лишком в хатенке при кабаке, они наконец увидели, что царь вышел из палатки на другом левом берегу Протоки — где он изволил завтракать и направился к парому. Я до сих пор не могу слушать без улыбки о том нравственном возбуждении, в котором находились наши две барыни, когда решились двинуться навстречу царского парома! Мать моя только сию минуту рассказывала об этом моменте.
О. М. Калери смогла дойти до спуска или до горы к парому, а там села в опрокинутую лодку и уже не вставала, пока ее не взбрызнули водой по отъезде царского кортежа. Л. О. Шарап говорит, что она подошла к самому концу гати, трепетной рукою придерживая свое прошение и уставилась глазами на царя, медленно подъезжавшего на паром. Никого и ничего больше она не видела. С парома, несмотря на раненую свою ногу, первым соскочил Евдокимов и, отстраняя рукой барыню с прошением, сильно прошептал: «Сторонитесь же! Дайте пройти государю!»
Но барыня не посторонилась и молча протянула руку с прошением государю.
— Я сам прошений не принимаю, отдайте моему адъютанту, — был короткий ответ его величества.
Какой-то юркий офицерик с аксельбантами подлетел, как по щучьему велению, взял прошение, и затем — дилинь, дилинь, дилинь! Уррра! И солнце двинулось по своему, самим богом определенному пути!
Барыни наши, совершив свою миссию, поплелись восвояси, решившись надеяться на благоприятный результат.
Тут следуют через несколько дней два важных факта, относившиеся к переселению, но я не могу с точностью сказать: который факт совершился раньше, который позже, — а потому начну со встречи государя с нашим панством.
Обстановка, разумеется, торжественная — хлеб и соль, и прочее. Целая фаланга наскоро собравшихся панов в парадах и регалиях. Государь вышел к ним и остановился на крыльце. Поблагодарив за хлеб-соль, он своим обыкновенно добродушным тоном обратился к ним приблизительно со следующими словами:
— Я рад вас видеть и пользуюсь случаем лично благодарить вас за вашу отличную службу. В настоящее время, слава Богу, война приходит к концу и вам представляется возможность занять ту землю, которую вы так молодецки отбивали у неприятеля. Землю эту надо заселить и вам первым предоставляется на это право. Но мне доложили, что некоторые из вас смотрят на заселение вновь завоеванной земли с каким-то предубеждением, на что-то жалуются, чего-то просят. Я готов выслушать о чем вы просите… чего желаете?
Минуты полторы гробового молчания.
Все эти Котляревские, Дорошенки, Рашпили, Соляники, Дубоносы и прочее и прочее только перегибались в пояснице и отвешивали поклоны. Это был момент воистину характеристический!
Государь обвел глазами линию марионеток, повторил, что рад случаю благодарить Войско за службу и надеется, что дарованное ему имя «Кубанского» будет также славно, каким было «Черноморское».
Ни звука. Государь милостиво поклонился и вошел в дом, балкон которого неистово осаждался барынями и барышнями, имевшими единственную цель поглазеть.
Вечером государь гулял сам по площади среди народа с одним только камер-казаком.
Панство с позором побрело восвояси. На другой день государь переправился через Кубань и поехал в бывшее Григорьевское укрепление, верст за 30 от Екатеринодара. Возвращаясь же обратно с накопившеюся громадною свитой, государь, ступив с парома на правый берег Кубани, остановился, окинул взглядом окружающих (дело было среди дня) и неожиданно обратился к Евдокимову.
— А у тебя есть и арестованные по этому делу?
— Точно так, ваше величество! — дрогнул голос кантониста. — Они заслужили ваше…
— Выпустить сейчас же! — был короткий ответ, то есть приказ.
Евдокимов совсем съежился и отвесил поклон.
Панство немедленно узнало об этом приказе и сейчас же, по отъезде государя из Екатеринодара, собралось (конечно далеко не все) в собор, где слезно выслушали молебствие о «странствующих, недугующих, заключенных!» и прочее, и прочее, а потом сообща и с умилением настрочило нам (адресуя Каменскому) патетическое послание, что, мол: «Сего числа мы вознесли благодарение ко Господу за милостивое решение освободить вас, сердечных друзей наших!» и прочее, и прочее.
Короленко П.П.
Переселение казаков на Кубань
Русская колонизация на Западном Кавказе
Екатеринодар, 1910 год
Комментариев нет:
Отправить комментарий