14-я часть

Записка полковника Шарапа С.А.

Часов около 9 вечера мы были уже в Крымском. Ночь тихую, звездную я проспал на бурке, в батарейном дворе. Чуть зарумянилась заря, серый мой, похрапывая уже, вез меня своим бодрым, спокойно-размашистым шагом. К вечеру приехал до Кубани на Пседахову переправу (паром в том месте был), подночевал, а часов в 11 ночи следующего дня подъезжал к Екатеринодару.

Всю дорогу, правду говоря, я был в блаженнейшем настроении, пел и свистал, как сын парижских улиц, но, въехав за околицу Екатеринодара, неожиданно смутился.

Да! И почему? Ну, а как примут мой арест мать и Ольга? Подумалось мне. Скверно! Ведь, почитай, будут слезы и прочее, и прочее.

Приезжаю. Все спят. На цыпочках вхожу в спальню матери…

— А, это ты, Степа? — говорит мать, чиркая спичкою.

— Я, я!

Поцелуи…

— Ведь тебя, голубчик, вызывают в Ставрополь… там арестуют. Уже всех арестовали! — говорит она с добродушною улыбкой.

— А вы не станете плакать по поводу моего ареста, и тем обескураживать меня?

— Зачем же? Магеровский же сидит на гауптвахте и ты посидишь… Авось все благополучно обойдется.

Я рассмеялся с облегченным сердцем, и подошел к кровати сестры Ольги. Красивая, стройная барышня с тонким малорусским очерком лица, с подобранною вместо чепца богатейшею темною косой под красивый шелковый платок, спала сном младенца.

— А-а! Гм… Это ты? — заговорила она, когда я ее разбудил. — Тебя ведь арестуют, знаешь?

— Знаю. А ты, надеюсь, не будешь рюмсать, потому что это было бы мне неприятно!

— Нет, не буду. Это все глупости!

Этою встречей хоронились все мои опасения по отношению к тому, как примут мой арест две самые близкие и дорогие личности.

Часов в 8 на другой день я уже был в доме настоящего моего командира — несчастного Д. Ф. Коржевского, где временно жило и семейство Калери. Семью эту я застал в слезах и паническом страхе, да и как было не плакать бедной старушке, Ольге Максимовне. Трех старших сыновей арестовали почти разом, из которых один Петр больной совсем, а потому не принимавший, как и Георгий, никакого участия «в волнении умов!»

Самого Георгия Калери я застал в ажитации. Он смеялся и балаганил. Но явственно слышна была фальшивая нотка. Я предложил ему сейчас же отправиться к Назарову и вместе с сим последним в войсковое дежурство за получением подорожных и прогонов.

— Выедем сего же дня после обеда, — добавил я.

— И чого торопытэсь? Чого вам торопыться? Ище насыдытэсь у тюрьми! — досадливо возразила Ольга Максимовна, вытирая глаза.

— Нельзя, Ольга Максимовна, надо скорее покончить с этой комедией и выручить ваших сыновей.

Та только рукою махнула и отвернулась. Георгий охотно последовал за мной, лишь бы не видать слез матери.

Приходим на квартиру Назарова и застаем его бреющимся. Калери глянул на необычно нахмуренное лицо его, рассмеялся уже без фальшивой нотки.

— А шо, Иван Карповыч, — на цепуру? 20 тысяч шленки заплачуть за вамы! — И он так заразительно захохотал, что я, понимая неловкость, не выдержал и стал ему вторить.

Назаров кинул на нас сердитый взгляд, вытер полотенцем свое красивое азиатское лицо и молча стал одеваться.

В дежурстве нам немедленно выдали что следует для вояжа и при этом я заметил, что тамошнее служащее панство как-то сторонилось нас и держало себя чересчур официально.

Так как решено было ехать всем троим вместе в тарантасе Назарова, то я, чтобы избежать печальной сцены прощания в семействе Калери, предложил следующий церемониал выезда: Назаров посылает за почтовыми лошадьми и отправляет тарантас за Калери, последний заезжает за мной и уже оба мы — за Назаровым. Часа в 4 пополудни послышался колокольчик и я увидел подъехавшего Георгия. Лицо его было чрезвычайно красно и очки беспокойно ерзали на носу.

Захватив саквояж с несколькими переменами белья, подушку и походную шинель, я стал торопливо прощаться со своими, потому что спокойно серые глаза матери и хорошенькие карие глазки Ольги что-то стали туманиться.

Солнце стало заметно спускаться, когда мы выехали из Екатеринодара, вечер был тихий, каким он может быть только у нас на юге, в августе и при этом теплый, теплый!

Лошади везли нас бойко. Все трое молчали, только я искоса поглядывал на рельефный, но пасмурный профиль Назарова. Стали миновать Круглик, как бы окутанный золотисто-прозрачным паром. Вдруг Калери сдернул фуражку на затылок и запел на церковный великопостный напев:

И повэзуть нас у Ставрополь.

И посадять на цепуру-у-у…

И зададуть нам ло-о-зана!

Источник:

Короленко П.П.

Переселение казаков на Кубань

Русская колонизация на Западном Кавказе

http://kubangenealogy.ucoz.ru/index/0-7