23-я часть

Записка полковника Шарапа С.А.

Если ты уразумел, что приобретение такого-то клочка земли необходимо для общества, для государства, то покажи пример, свою доблесть гражданскую! А то видите, обходя привилегированных, подставлять бока и без того уже нещадно битые! Рассуждения такого рода нашим правителям и управителям покажутся, или показались бы неразумным детским лепетом, а почему? Они срослись и телом и душою со своим привилегированным положением, а потому, до мозга костей упиваясь патриотическими чувствами, игнорируют, помимо сознания, чувства и понятия общечеловеческие. Естественный эгоизм в данном случае переходит до безобразия в эгоизм привилегии, сословия, касты. Да черт с ними. Собственно говоря, ведь, и они состояли, состоят и будут состоять по вашему (это к тебе-то?) тонкому юридическому принципу — в положении «невменяемости», ну, пусть…

Закончу двумя эпизодами из того же дела.

Когда Каменского решились, наконец, арестовать, узнав о проезде государя, тот потребовал свидания и объяснения с господином Забудским. Ожидать было неловко. Вводят почтеннейшего Никифора Кирилловича в уютный кабинетик.

— Мое почтение, господин Каменский! — Слегка кланяется чиновная куколка. — Что вам угодно?

— Мэнэ арэстовалы, господын полковнык, но я нэ знаю за что?

— Вы не знаете, не знаете? — улыбнулся Забудский. — Да ведь вы же один из… Самых рьяных противников распоряжениям начальства.

— Я трыдцять вик служу! Я сам начальнык! Я же б я та й пишов протыв начальства?

— А выбор предводителя? А выбор депутатов? А письмо про меня? — ласково улыбнулась куколка.

— А словесное разрешение самого графа Евдокимова на выбор предводителя, а предписание за № (таким-то) о дозволении выбрать депутатов? — заволновался Каменский.

— А? — изменил тон Забудский. — Вы помните даже номер бумаг? Еще бы! Черноморцы только кляузами и живут.

— Як кляузамы? Та я вам докажу вашими же предписаниями, та письменными отзывами, так вы сами вынувати колы так выйшло!

— Не трудитесь! — ответил Забудский, злобно улыбаясь. — Нам давно известно, что вся ваша храбрость заключается в писании прошений и в подыскивании статей законов. Кляузные строчилы и больше ничего! Нет, действительно храбрые люди поступают не так, — пример тому: линейцы, став с оружием в руках на площади Александровской станицы… то люди! А вы… вам мое почтение!

Каменский ретировался, имея в голове мысль: «Господы! Чом нэ було свыдитэля?!»

А мысль дать полновесную затрещину мерзкой кукле и в зародыше не появилась! Факт чрезвычайно характеристический по отношению к обеим разговаривающим личностям.

Затем уже в конце декабря 1861 года, когда заключенные разбрелись по своим углам, Назаров благодушествовал в своей Щербиновке, сводя счеты по продаже шерсти своей 10-тысячной шленки, он вспоминал о Ставропольском аресте, как о скверном сне, и конечно давал зарок: никогда в такие дела не вмешиваться.

Натуре его претили подобные вещи, он знал, что у него есть средства жить припеваючи не только переведенным из артиллерии, но даже и вовсе исключенным из царской службы, а то «нэ мою сотню рубають — нэхай рубають!»

На этой мысли он успокоился, но спокойствию его предстоял погром, правда, погром фальшивый, но все же важный для него своею неожиданностью. Почтальон принес эстафету. В форменной бумаге говорилось коротко и ясно: «Есаул Назаров, по получении сего, должен явиться в Екатеринодар — к наказному атаману и затем, согласно приказания его сиятельства, командующего войсками, в город Ставрополь.

Назаров совсем ошалел. Но делать нечего — протыву рожна нэ праты — покатил в Екатеринодар.

— А вот и вы! — уставился на него незабвенный Иванов И. З. — Прекрасно-с! Я не знаю причины, но вас его сиятельство, извольте сегодня же отправиться!

Назаров, мучаясь мыслью: «Для чего? Почему? И меня одного?» Покатил дальше. Приезжает в Ставрополь, 31 декабря является к сиятельству.

— Вы уже приехали? Очень приятно! — ласково улыбается Евдокимов и радушно протягивает руку. Назаров благоговейно прикасается к сиятельной руке, чуть не в землю кланяется и в мозгу у него, как молот по наковальне, мысль: «Почему? Для чего?»

— Очень приятно! — говорил Евдокимов, мне нужно с вами говорить; но теперь у меня, как видите, много людей, много дела, после, прошу вас ко мне встретить Новый год и завтра обедать, а теперь я представлю вас графине. Следует торжественное представление.

На другой день, то есть 1 января 1862 года, после обеда Евдокимов, улучив минуту и, взяв Назарова под руку, повел к себе в кабинет.

— Почтеннейший Назаров, — начал он мягко. — Я обращаюсь к вам, как к образованному человеку, как к отличном офицеру, которому предстоит прекрасная карьера и надеюсь, что вы будете со мной откровенны.

Тот глубоко поклонился.

— Скажите мне, но скажите по совести, не известно ли вам: кто похитил из моего портфеля переписку мою частную с генералом Кухаренко?

Назаров был поражен. Ему никогда не приходилось слышать об этой частной переписке, а тем более о похищении ее. Никто из нас решительно не знал об этом.

— Ваше сиятельство! Клянусь вам, в первый раз слышу об этом! — чистосердечно ответил Назаров.

— Вы говорите правду, истинную правду? — впился в него глазами Евдокимов.

— Клянусь вам — правду, ваше сиятельство!

— Ну, хорошо. Я верю вам. Помалкивайте об этом и возвращайтесь с Богом домой.

Несколько лет спустя Назаров говорил мне: «Понятно, Евдокимов рассчитывал так, он, мол, из армян, человек состоятельный, значит, от него легче добиться! Ну, и конечно, Евдокимов был прав. Знай Назаров что-либо об этом, он бы так чистосердечно не отвечал, следовательно, очутился бы между Сциллой и Харибдой». (Не может быть ни малейшего сомнения, что частная переписка была выкрадена из портфеля Евдокимова его камердинером и передана за хорошие деньги заинтересованным черноморцам).

Вот и весь сказ о том времени. Затянулся этот сказ чересчур — в этом винюсь.

Остается добавить, что Кухаренко года через два был изловлен ночью, во время путешествия своего в Ставрополь, шестью-семью бойгушами черкесами. Экстренно, верхом, на неоседланной лошади и со связанными ногами под брюхом ее (як Мазепа!), доставлен в какой-то аулишко, недалеко от Майкопа, где и умер. Труп его с превеликим трудом был выкуплен сыновьями, — что делает им честь, — привезен в Черноморию и предан земле. Евдокимов при выкупе трупа принял солидное участие, но, разумеется, не из своего кармана.

20 марта 1876 года

С. Шарап

Источник:

Короленко П.П.

Переселение казаков на Кубань

Русская колонизация на Западном Кавказе

Екатеринодар, 1910 год