21-я часть

Записка полковника Шарапа С.А.

Подойдя к нам и наскоро застегивая пуговицы сюртука, он откозырял и почтенно поклонился: затем сделал крутой поворот на правой ноге, уставился на несчастного адъютанта и заговорил…

Но как заговорил! Таким тоном и с такой манерой мог говорить какой-нибудь заядлый крепостник со своим рабом, которого давно жаждал сцапать на чем-нибудь архи-дерзостном и, наконец, сцапал:

— Вы?! Вы?! Зачем здесь?!

Адъютант буквально помертвел. В его лице не осталось ни кровинки, а глаза — я не сумею описать их цвет и выражение.

— Я спрашиваю, — зарычал Евдокимов, — для чего вы здесь? Кто вас сюда просил? Кто приказывал? Разве они (жест в нашу сторону) арестанты, что вы осмелились сопровождать их? Вон, вон! Сию минуту!

Адъютант как-то качнулся на месте, потом быстро зашагал к калитке, не отпуская руки от козырька.

— Господа! Вы меня извините, — обратился он к нам, отдуваясь как запыхавшийся человек. — Прошу вас — опустите руки (То есть руки поднятые к козырьку). Я желал с вами говорить, но в настоящую минуту не могу. Прошу вас, приходите ко мне часа через два.

Он опять любезно поклонился и направился ко входу в дом. Ответив таким же поклоном, мы потянулись к калитке.

Помню, мне было и смешно, и противно, и жаль адъютанта. Мы его после того уже не видели.

Припоминая этот момент, я скажу об одной из негостинных манер почтеннейшего Каменского. В минуту ажитации, когда у него не улеглись мысли в порядок, он, начиная говорить, посылал правую руку между ног спереди, как бы поправляя неловко сидящие шаровары.

Только что перешагнув через калитку и изобразив именно этот жест, он заговорил к нам:

— Бач… Тэпэрь хиба вам арэстанты?! А як садовыв по обахтах, по тюрьмах, то нэ булы арэстанты? Гаспидська, ыродова душа! — Заскрипел зубами, то есть чувствуя, что его мысли приходят в порядок.

— Это верно, Никифор Кириллович, — отозвались мы. — Комедия, да и баста!

— Кумэдия? Я б ему! Та постийтэ, всэ ж такы наш уговор: мовчать, шоб вона, бисова душа, нэ вэрзла! Ходымо, на билиярди пограемо!

До 7 часов провели время за бильярдом, а к назначенному времени явились.

Ловкий, вежливый, беленький и румяный, совсем юноша, несмотря на свои 40 с лишком лет, Забудский — начальник штаба, встретил нас положительно сияя своим с иголочки сшитым мундиром генерального штаба.

— Господа! Мне приятно приветствовать вас. Будьте добры, обождите минуточку. Его сиятельство сейчас должен войти в кабинет.

Мы столпились в углу чрезвычайно длинной и непомерно низкой комнаты. В противоположном конце, не глянув на нас, сидела какая-то пожилая дама за чудеснейшим концертным роялем. Она брала аккорды, потом заиграла что-то шумное и бойкое. Я весь встрепенулся (Слабость к проклятой музыке).

— Пожалуйте, господа! — раздался голос Забудского, — но не все. Господин Каменский, подождите немного, — с вами его сиятельство желает говорить отдельно.

Я глянул на Никифора Кирилловича, тот смущенно смотрел кругом, опять значит без поддержки пришлось ему остаться.

Пошли. Поперек кабинета стояла длинная и широкая конторка, или просто красивый стол с большою лампою под темным абажуром посредине.

Евдокимов сидел против середины стола, с одной стороны, Забудский, язвительно улыбаясь, сел против него! Лица обоих были освещены достаточно. Мы выстроились в ряд и мне пришлось ближе всех стать к сиятельству.

Внушительное молчание.

Не привстав даже с кресла, с нахмуренным видом (другой стих, значит, пришел),он начал к нам речь. Где припомнить теперь подлинные слова? Благо бы суть!

— Знаете ли вы. Что если бы не великая милость государя, не его бесконечная доброта, знаете ли вы, что бы вам предстояло?

Молчание.

— Так знайте, что вам предстояло — и это по меньшей мере — полевой уголовный суд и разжалование в солдаты! Вы — молодые люди, только что начинающие карьеру, вы осмелились вмешиваться в это дело? Да могли ли вы понять дела правительства? Могли ли вы оценить мысль распоряжений начальства? Как вы осмелились возвысить голос противоречия?

Опять молчание.

— Наконец, на чем вы основывали ваше дерзкое противоречие начальству? Когда была объявлена воля государя, как вы смели упираться на какие-то грамоты, привилегии и прочую чепуху?

— Ваше сиятельство! — начал я дрожащим от гнева и волнения голосом. — Грамоты и привилегии Войску, как и всем известно, существуют на самом деле. Из самого дела видно, ваше сиятельство, что мы не противоречили распоряжениям начальства, а только пытались просить…

— Да как вы смели просить, писать жалобы, прошения, письма, когда вам объявлена была неизменная воля государя?

— Мы думали, ваше сиятельство, что просьба не его…

— Вы слишком уж думали! — оборвало сиятельство. — Все ваши прошения и просьбы были преступны, противозаконны! Вас надо бы было в пример другим наказать самым строгим образом, но благодаря милости государя, я ограничусь тем, что все вы будете выключены из артиллерии (нас четверо — все артиллеристы).

— Ваше сиятельство! — сказал я более твердым голосом. — Посмотрите (я указал на свои больные, подвязанные носовым платком, уши) едва ли я не лишусь слуха, благодаря месячному аресту на здешней гауптвахте. Неужели наказания этого мало?

— Ваше сиятельство! — шагнул вперед Иван Калери. — Сидя целый месяц на острожной гауптвахте, я чувствую, что совсем расстроил себе здоровье. Брата моего арестовали ни за что, вогнали в чахотку… и, сверх того мы, кончившие курс в артиллерии, будем изгнаны?

— А кто виноват7 — поднялся Евдокимов. — Ваши дерзкие языки! Ваше неуместное поведение… Ну, и расплатитесь. Вы будете исключены. Мое вам почтение.

Мы повернулись и ушли. Каменский стоял в бильярдной, а когда мы проходили мимо него, по пятам сопровождаемые Забудским, как-то растерянно вглядывался в наши лица.

— Майор Каменский, пожалуйте к его сиятельству, — насмешливо обратилась к нему куколка — начальник штаба.

Тот тяжело вздохнул и двинулся к заветной двери. Для меня было ясно, что Никифор Кириллович жаждал услышать от нас хоть слово о том, какую речь вел к нам Евдокимов, но этого-то сделать было и нельзя… Иди, значит, один, без поддержки!

Мы направились к излюбленной «Варшаве». Дорогой не припомню кто: Назаров или Григорий Калери, с укоризною заговорил:

— Ведь дали слово молчать, — нет! И слово-то держать не умеют!

— Эгэ ж! Мовчить вы, колы вас по морди тасують! — было ответом.

Источник:

Короленко П.П.

Переселение казаков на Кубань

Русская колонизация на Западном Кавказе

Екатеринодар, 1910 год